Летняя королева
Шрифт:
– Простите! Мне так жаль! – рыдала она.
– Займись своей госпожой, – велел Людовик.
Алиенора подняла голову.
– Мне нужна Амария, – сказала она, собрав остатки сил. – Эту я больше никогда к себе не подпущу!
Людовик щелкнул пальцами, и Гизелу, которая горестно рыдала, увели прочь. Тут появилась Амария – лицо в синяках, один глаз распух и закрылся.
– Служанки тоже избиты? – опешил Людовик.
Тьерри дотронулся до щеки со следами волосяной щетки.
– Эта такая же дикая, как ее хозяйка, – сказал он.
Амария испепелила
– Будь моя воля, я бы вырезала твое черное сердце! – резко бросила она и опустилась на колени перед Алиенорой. – Мадам, все в порядке, я здесь. Я здесь.
Алиенора припала к девушке. Теперь, когда опасность миновала, она почувствовала оцепенение. Амария усадила ее, подложив под спину стопку седельных одеял и вещевых мешков, затем принесла королеве вина.
Королева наклонила голову:
– Он заплатит за это, клянусь! Я все равно добьюсь развода.
Алиенора закрыла глаза. Сил не было даже думать. В душе царило лишь холодное отчаяние. Но утром она обязательно придумает, как вернуться в Антиохию.
Алиенора очнулась от глубокого сна под предрассветным небом, все еще усеянным звездами. Люди садились на лошадей. Ушибы давали о себе знать – она не могла пошевелиться.
– Верхом не поеду, – прошептала королева, когда к ней подвели вчерашнего коня. – Это невозможно.
К ней подошел Людовик и внимательно посмотрел безжалостным взглядом.
– Зря ты сопротивлялась Тьерри, когда он за тобой пришел, – произнес король. – Сама виновата, что так случилось. Некоторые скажут, что ты это заслужила, но я тем не менее выругал его за такое поведение.
– Я не стану с тобой говорить. – Она отвернулась. – У меня было право остаться в Антиохии.
Лицо короля исказила гримаса отвращения.
– Антиохия – рассадник зла! Ты знаешь, как о тебе отзываются люди? Ты знаешь, насколько запятнала свое имя, да и мое заодно? Тебя волнует, что ты сделала из Франции объект для насмешек?
Алиенора прикрыла веки, отказываясь отвечать. Все равно бесполезно.
Людовик шумно выдохнул:
– Мне нужно сохранить наш союз. Как я поведу армию, если ты в Антиохии замышляешь восстание против меня и сеешь смуту? Ты поедешь к Гробу Господню и обелишь свое имя. Не сомневайся, в Антиохию ты никогда не вернешься. Слышишь? Никогда!
Французская армия после воссоединения продолжала двигаться к Иерусалиму. Теперь путь пролегал через христианские государства, и путешествовать стало легче, но приближавшееся лето уже давало о себе знать жарой, а весеннее время безвозвратно ушло. Людовик по пути останавливался и молился в святых местах, пока они преодолевали две сотни миль между Антиохией и Иерусалимом. Из Антиохии пока не поступало известий, но молчание обжигало, как беспощадное летнее солнце, и Людовик постоянно оглядывался через плечо.
Королева путешествовала в паланкине, закрытом со всех сторон. Это устраивало Людовика – теперь она была рядом, но глаза не мозолила. Алиенора тоже не жаловалась, поскольку это отвечало ее настроению. Не нужно
На седьмой день пути Алиенора проснулась среди ночи. Что-то было не так. Ей приснился младенец с золотым пушком на головке, лежащей у ее груди. Она глянула в его крошечное личико, и в ту же секунду оно начало меняться: розовые щечки стали пепельно-серыми, яркие глазки потускнели. Ребенок безжизненно обмяк у нее на руках, а когда она прижала его к себе, обратился в прах. Алиенора села в постели и, задыхаясь, пощупала живот. Он был тяжелым и твердым как камень. Мягкие ручки и ножки, упиравшиеся в стенку утробы, больше не прощупывались. Она попыталась снова заснуть, но в конце концов оставила эту мысль и пошла к затухающему костру, у которого просидела до рассвета.
Людовик пожелал посетить святые места Ливана, включая то, где святому Петру вручили ключи от Царствия Небесного. Земля, известная как «долина ключей», здесь была свежей и зеленой. Наступил небольшой отдых от испепеляющей жары. Алиенора пыталась впустить чувство покоя в душу ради себя самой и ребенка. Людовик пребывал в прекрасном расположении духа, впрочем иначе и быть не могло, он ведь путешествовал как королевская особа, ему лишь нужно было с важностью выступать и казаться милостивым. Она издалека наблюдала за мужем: тот широко улыбался всем подряд, даже Тьерри де Галерану, которого, видимо, успел уже простить. Для него все было прекрасно в этом мире. Он перехитрил Раймунда Антиохийского и засадил Алиенору в зашторенный паланкин, где ей самое место. Там она не причинит никому вреда.
Внезапно королева почувствовала себя плохо. Подпрыгивающий паланкин напоминал ей лодку в море во время шторма, а кроме того, живот сковала боль. Началось все с пустякового недомогания, как при месячных, но постепенно боль усиливалась и вскоре уже напоминала родовые схватки.
– Нет, – охнула она. – Слишком рано!
Внезапно у нее отошли воды, они были окрашены кровью с зеленовато-черной примесью. Алиенора отодвинула занавеску и высунулась, чтобы окликнуть Амарию, которая передвигалась на муле рядом с паланкином.
– Мадам! – Амария велела носильщикам остановиться и заглянула внутрь паланкина. – Святая Мария! – выдохнула она, на секунду утратив самообладание.
– Никто не должен знать, – с трудом произнесла Алиенора. – Чего бы это ни стоило.
Амария покачала головой.
– Вам нельзя продолжать путь, мадам, – сказала она. – Придется найти для вас кров.
Служанка огляделась. Невдалеке от дороги стояла пастушья хижина. Небольшое убежище, сложенное из нетесаного камня, но ничего другого не было; до святыни, к которой стремился Людовик, оставался еще долгий путь.