Лето, бабушка и я
Шрифт:
Бабушка пошла к тахте и снова взяла тазик.
— Да ни при чем. Она их дальняя родственница, этих врачей, — сказала она. — Ее взяли из деревни — сирота, образования никакого, семьи своей нет. Думаешь, эти люди такие плохие и ужасные? Вовсе нет. Они образованные, известные врачи, многого добились в жизни, ни у кого ничего не украли же. Им эта тетка и не нужна, ну что за работа такая — газон поливать?
— Но она же целый день бегает, — возразила я: социальное неравенство вызывало в моей душе острейший протест и
— Бегает, — буркнула бабушка. — Их собака тоже целый день бегает, и толк есть — вор туда не зайдет. Но что с ней будет в старости? Кто о ней позаботится? Родила бы ребенка хоть для себя, хоть без мужа, и вырастила. Самый благодарный труд — вырастить ребенка.
— Дидэ, ты рассуждаешь как-то странно! По-твоему, женщины только рожать должны? И если ребенка можно рожать без мужа, то зачем тогда вообще замуж выходить?
— Ничего ты не поняла, — вздохнула бабушка. — Она одинокая, понимаешь ты или нет? Одному выживать трудно. У нас говорят: одинокого человека и за столом жалко.
Вечером в остывающем дворе по кругу с журчанием носились ласточки, и мы собрали футбол на скорую руку.
— Ты — на ворота, играть не проси, — неумолимо отрезал кузен.
Мяч я отбила, Паата долбанул по нему второй раз, и тот, закрутившись, перемахнул через высокий бетонный забор.
— Который раз! Это тебе волейбол, что ли?! О-о-о, опять она на меня собаку спустит!
— Я пойду. — Любопытство толкало меня без определенной цели.
Женщина распахнула ворота и посмотрела на меня глубоко сидящими темными глазами.
— Мяч надо? — спросила она без улыбки, но и без злости, скорее — равнодушно.
— Простите, пожалуйста, мальчики меня послали, сами стесняются. — Бурачный цвет пополз от шеи к ушам.
Женщина молча скрылась за воротами, я же, вытянув шею, пыталась разглядеть двор в щелочку. Были видны красивые плитки, пальма, цветы и кусок лестницы. Там была явно странная жизнь.
— На, держи, — протянула женщина мяч.
Мой взгляд невольно скользнул вниз, на ее худющие ноги. Она была обута в простые резиновые калоши, которые были ей велики.
— Простите, — еще раз буркнула я.
— Ты на ворота встанешь или нет? — окликнули меня мальчишки.
— Все, не буду, устала, — махнула я рукой и пошла на скамеечку.
— Вот и играй с девчонками, чуть что — устала! — поддел меня кузен, но уговаривать не стал.
Как-то раз, идя за хлебом, я столкнулась с выходящей из ворот хозяйкой: дородная смуглая тетка сверкала бриллиантами и надвое расчесанными волосами цвета воронова крыла, а прислуга держала собаку.
— Не давай ему куриные кости, сколько раз тебе говорить. — Хозяйка не глядя защелкнула сумочку и вытерла виски кружевным крахмальным платочком. До меня донесся неземной аромат.
Я буркнула «здрасте» и пронеслась мимо, успев заметить, что худая женщина удивленно на меня глянула.
Деревянные
Квартирантка Таня
Если смотреть с нашей веранды, двор был похож на русское «Т», поставленное вверх ногами. Длинная часть образована маленькими домиками, а заканчивается тупиком, где растет акация, цветущая розовыми пушистыми шариками, и домом тети Меги. Тетя Меги ходит в морской форме с погонами — она преподает химию в мореходке и похожа на толстого капитана.
Маленькие домики на лето сдаются приезжим — это такие особенные люди, которые наводняют наш город с наступлением купального сезона, они меняются так часто и так мало бывают в своих временных пристанищах, что запомнить их невозможно.
С правой стороны — затейливое скопище строений, куда даже в самый жаркий день не проникает солнце, пахнет сыростью и куда я попадала только считанные разы — во время игры в прятки. В один прекрасный день туда заселилась очередная приезжая — ее звали Таня.
Она ходила в ярких летучих сарафанах, соломенной шляпке и деревянных сабо, была ровного румяного цвета, курносая и кудрявая.
Появлялась она под вечер, когда наши игры были в самом разгаре, исчезала в арке, покачиваясь всем телом и оставляя после себя шлейф волнующего запаха.
Как-то раз она вышла, вернулась через пару минут, постояла и подошла к нам.
— А возьмите меня, — попросила она, и мы обалдело пустили ее играть с нами в «морскую фигуру». Таня двигалась так смело, изгибалась так виртуозно, что мы с восторгом отдали ей победу во всех турах.
— В «мяч в кругу» умеете играть? — замирая от желания задержать ее с нами подольше, спросила я.
— Как ты хорошо по-русски говоришь, — похвалила Таня, — а что за игра?
Мы наперебой объяснили.
— А, так это круговая лапта называется, — догадалась Таня. — Я ж на каблуках… А вот так?
И скинула сабо, без малейшей заминки встав нежными ступнями на наш бугристый асфальт.
Соседи повысовывали головы и с неодобрением наблюдали, как упоенно носится с нами Таня, задирая летучий сарафан до круглых коленок, как ловко взмывает за мячом, как по-мальчишески садится на корточки, уворачиваясь от ударов.
Сумерки сгустились незаметно, небо над городом окрасилось в безумные краски — такого цвета было и Танино платье.
— Вы домой пойдете или нет? — сварливо закричала тетя Соня. — Сколько можно орать под окнами, сегодня вы что-то разошлись.
Таня хихикнула точь-в-точь как мы, гурьбой сбившиеся вокруг нее.
— Вот злючка, — тихо сказала она, и мы восторженно заревели.
— Завтра приходите ко мне, ладно? — предложила Таня и стала мыть ноги под дворовым краном, оголив их до самых бедер.