Лето и дым
Шрифт:
Голос Джона (из темноты). Не понимаю, почему мы не можем зайти в казино.
Голос Альмы. Отлично понимаете, не притворяйтесь.
Голос Джона. Может, все-таки объясните причину.
Альма (входя в беседку). Я дочь священника.
Джон. Это не причина. (Входит вслед за нею. На нем белый парусиновый костюм; пиджак
Альма. Вы врач вот вам более веская причина. Появляться в подобном месте не подобает ни вам, ни лене. Вам — в особенности!
Джон (громогласно). Дасти!
Дасти (из темноты). Иду!
Джон. Что это вы там роетесь в сумочке?
Альма. Ничего-ничего.
Джон. Что у вас там?
Альма. Отдайте, пожалуйста.
Джон. Таблетки? Те, что я дал, — снотворные?
Альма. Да.
Джон. Для чего они вам?
Альма. Приму одну.
Джон. Сейчас?
Альма. Да.
Джон. Зачем?
Альма. Зачем? Затем, что я чуть не умерла в автомобиле от разрыва сердца Демон вас, что ли, обуял, что вы так гнали?
Входит Дасти.
Джон. Бутылочку красного!
Дасти. Мигом! (Удаляется.)
Джон. Эй! Скажешь Плюгавому — пусть сыграет для меня тот блюзик — «Желтый пес».
Альма. Будьте добры, верните мои таблетки.
Джон. Вы что — наркоманкой хотите стать? Я ведь ясно сказал вам: по одной и только в случае необходимости.
Альма. Вот мне сейчас и необходимо.
Джон. Сядьте и прекратите эти придыхания.
Дасти приносит узкую длинную бутылку вина и два бокала.
Петушиный бой когда начинается?
Дасти. Часиков в десять, доктор Джонни.
Альма. Не поняла: что начинается?
Джон. У них тут в субботу по вечерам петушиные бои. Не приходилось видеть?
Альма. Разве что в одном из предыдущих своих воплощений.
Джон. Когда нос ваш был украшен медным колечком?
Альма. Вот тогда я, возможно, посещала подобные представления.
Джон. Вам предстоит увидеть одно из них сегодня.
Альма. Мне — нет.
Джон. Мы ведь затем и приехали.
Альма. Я полагала, зрелища такого рода запрещены.
Джон. Мы с вами в казино «Лунное озеро», где все дозволено.
Альма. И где вы частый гость.
Джон. Я бы даже сказал: завсегдатай.
Альма Значит, как ни жаль, вы, наверно, и вправду решили забросить медицину.
Джон. Можете не сомневаться. Удел врача — замкнуть себя в кругу болезней, невзгод, смерти.
Альма. Грустно слышать. Отцу вы уже сказали?
Джон. Словам он не поверит. Ему будут представлены наглядные доказательства.
Альма. Вчера ночью я слышала, как у вас в кабинете надрывался телефон. И никто не ответил. Бог мой, как это было мучительно! Я закрыла в спальне окно, чтоб не слышать, но все равно было слышно.
Джон. И мне было слышно. Всю ночь дребезжал под ухом. Как уехал отец, я и не подхожу. (Отпивает из бокала.)
Альма. Не сочтите за дерзость, но хотелось бы знать, чем вы займетесь, оставив медицину.
Джон. Не сочту за дерзость.
Альма. Но и не ответите?
Джон. Не решил еще окончательно, мисс Альма, но последнее время подумываю о Южной Америке.
Альма (с грустью). А-а-а…
Джон. Слышал я, что в тамошних кантинах куда веселей, чем в наших пивнушках, а сеньориты — пальчики оближешь!
Альма. У Дороти Сайкс брат уехал в Южную Америку, и с тех пор ни слуху ни духу. Только здоровые, крепкие натуры могут выжить в тропиках. Для других они — трясина.
Джон. Значит я, но вашему, — натура не крепкая?
Альма. Вы весь раздерганный какой-то. Просто до ужаса, до ужаса раздерганный, — как и я, только по-другому.
Джон (вытягивая ноги). Ах-ах-ах, хи-хи-хи, ха-ха-ха.
Альма Вы и в детстве, бывало, так говорили, чтоб выразить возмущение!
Джон (скаля зубы). Неужто?
Альма (резко). Как вы сидите?
Джон. А что?
Альма У вас в этой позе вид праздного, забулдыги.
Джон. А может, я и есть праздный забулдыга?