Лето ночи

Симмонс Дэн

Харлеи сразу отправился к себе наверх, достал запасное одеяло из шкафа и завернулся в него, нимало не беспокоясь о простынях. Заснул он сразу, чуть улыбаясь при звуках доносившихся снизу сердитых голосов.

Все было точно так, как бывало при папе.

Глава 23

Однажды ночью, во время одного из самых тяжелых приступов лихорадки, Майку приснилось, что он разговаривает с Ду-эйном Макбрайдом.

Дуэйн не был похож на мертвого. И не был расчленен на куски, как говорили в городе. Он не кружился на одном месте, как зомби или еще кто-нибудь подобный, –

нет, это был просто Дуэйн Макбрайд, такой, каким все эти годы знал его Майк: полный, медлительный, одетый, как всегда, в вельветовые брюки и простую фланелевую рубашку. Даже во сне Дуэйн то и дело поправлял съезжающие на нос очки в темной оправе.

Они были в каком-то неизвестном Майку, но показавшемся ему странно знакомом месте: холмистое пастбище с высокой, обильной травой. Майк не совсем понял, что он, собственно, тут делал, но заметил сидевшего на камне у самого края обрыва Ду-эйна и пошел к нему. Обрыв был страшно высоким, гораздо выше всего, что Майк видел до сих пор, даже выше, чем скала в парке округа Старвед-Рок, куда однажды они ездили всей семьей, когда Майку было шесть лет. Далеко внизу виднелись города, текла широкая река, по которой медленно скользили баржи. Дуэйн сидел, не поднимая глаз, и, как всегда, записывал что-то в блокнот. Когда Майк подошел и сел рядом, тот перестал писать.

– Мне жаль, что ты заболел, – сказал Дуэйн, поправил очки и отложил блокнот в сторону.

Майк кивнул. Он не был уверен в том, что говорит то, что следует, но тем не менее произнес:

– Мне жаль, что тебя убили. Дуэйн пожал плечами.

Майк прикусил губу. Нет, он должен спросить об этом:

– Это было больно? Я хочу сказать, больно, когда тебя убивают?

Теперь Дуэйн ел яблоко. Чуть помолчав, он ответил: Конечно больно. Извини. Майк не мог придумать, что еще сказать. По другую сторону камня, ближе к Дуэйну, щенок играл с какой-то мягкой игрушкой. Затем со странным спокойствием сна Майк заметил, что это был совсем не щенок, а маленький динозавр. А мягкой игрушкой была зеленая горилла.

У тебя серьезные проблемы с этим Солдатом, – проговорил Дуэйн и протянул недоеденное яблоко Майку. Тот покачал головой.

– Ага.

У остальных ребят тоже есть свои проблемы.

– Да? У кого, у остальных? – переспросил Майк.

В эту минуту солнце заслонил какой-то самолет. Оказалось, что это часть птицы.

– Ты знаешь, о ком я говорю. У остальных ребят.

Это объяснило Майку все. Он говорил о Дейле и Харлене. Может быть, и о Кевине тоже.

Если вы будете продолжать воевать поодиночке, – снова заговорил Дуэйн и поправил очки, – кончите так же, как и я. Что же нам делать? – спросил Майк. Ему послышался лай собаки… настоящей собаки… и некоторые другие звуки, напоминавшие ему о доме и вроде бы не связанные с тем местом, где он сейчас находился. Дуэйн не смотрел на него.

– Разузнай, кто эти люди. Начни с Солдата.

Майк встал и подошел к краю утеса. Внизу ничего не было видно: все застилал туман или что-то похожее на тучи.

– Как я могу сделать это? Дуэйн вздохнул.

– Ну, узнай, за кем оно охотится.

Майку даже не показалось странным, что Дуэйн сказал «оно», вместо того чтобы сказать «он». Солдат был именно «оно». За Мемо. Дуэйн кивнул и нетерпеливым движением поправил очки.

– Значит, и спроси у Мемо.

– Ладно, – согласно кивнул Майк. – Но как мы сможем

разузнать что-нибудь об остальных? Я хочу сказать, что мы же не такие умные, каким был ты.

Дуэйн не пошевелился, но каким-то образом оказалось, что он сидит теперь гораздо дальше. На том же самом камне, но гораздо дальше. И теперь они оказались не на краю обрыва, а скорее на городской улице. Уже было темно… довольно холодно, как зимним днем. Камень, на котором сидел Дуэйн, превратился в обычную скамейку. И Дуэйн вроде ожидал автобуса. Он хмуро, почти сердито, взглянул на Майка.

– Ты всегда можешь спросить меня, – сказал он, а увидев, что Майк не понял его, добавил: – К тому же ты и сам умный.

Майк хотел было запротестовать, сказать Дуэйну, что он не понимает и половины того, о чем тот обычно говорит, и читает не больше одной книги в год, но заметил, что Дуэйн уже встает и садится в автобус. Только это был вовсе не автобус, а что-то вроде гигантской сельскохозяйственной машины с окошками по бокам и маленькой рулевой рубкой наверху, вроде той, что Майк видел однажды на картинке, и гребным колесом впереди, которое ощетинилось блестящими острыми лезвиями.

Дуэйн высунулся из окна.

– Ты очень умный, – проговорил он, обращаясь к Майку. – Умнее, чем думаешь. Плюс у тебя есть одно большое преимущество.

Какое? – прокричал Майк, стараясь не отстать от автобуса-машины.

Он уже не мог выделить лицо Дуэйна среди окружавших его пассажиров. И не видел, чьи руки ему машут.

– Ты живой, – донесся голос Дуэйна. И улица опустела. Майк проснулся. Все тело горело и болело, пижама и простыни стали влажными от пота. День едва перевалил за полуденную черту. За окном пылал яркий солнечный свет, в воздухе висело неподвижное марево. Несмотря на работающий вентилятор, жара в комнате стояла невыносимая. Снизу до Майка доносились голоса матери и кого-то из сестер.

Ужасно хотелось пить, но он чувствовал себя слишком слабым, чтобы встать, и знал, что ему не перекричать гудение пылесоса. Тогда он просто перекатился поближе к окну. Отсюда ему была видна травяная площадка около ванночки для птиц, которую соорудил его дедушка несколько лет назад.

«Спроси у Мемо».

Ладно, как только он почувствует, что способен натянуть джинсы и спуститься вниз, он это сделает.

Весь следующий день, воскресенье, десятого числа, мать Хар-лена с ума сходила от злости на сына, будто бы это он кричал на нее, а не Барни и доктор Стеффни. В доме повисло безмолвное напряжение, которое Харлен отлично помнил со времен стычек мамы с отцом: час или два остервенелого крика и потом недели три холодного молчания. Но ему лично это было по фигу. Если таким образом можно удержать мать дома, удержать между ним и лицом в окне, то он согласен вызывать констебля каждый вечер, чтобы тот задавал ей хорошую взбучку.

Разве можно сказать, что я пренебрегаю тобой? – рявкнула она на Харлена, когда тот подогревал себе суп на обед. До этого она вообще не говорила с ним. – Бог знает, сколько я работала для тебя, заботилась о доме…

Харлен невольно бросил взгляд в гостиную. Единственным чистым местом были те один-два дюйма стола, которые они очистили накануне вечером. Барни перемыл потом всю посуду, и сверкающий стол казался чужаком на знакомой кухне.

– Не смейте говорить со мной таким тоном, молодой человек, – огрызнулась мама.