Летопись дел времён Иоанна Грозного
Шрифт:
Глава шестая
После встречи с польско-литовской порубежной стражей Еремей остался без лошади, кафтана, сапог и части денег. Так называемые «дорожные» средства у него выгребли при досмотре карманов. Во втором действии стражники искали потайные места. Прощупали кафтан, порты, рубаху. Ничего не найдя, сообщили командиру. Еремей не знал польского языка, но по выражению лица старшого понял, что доклад привел его в негодование. Командир слез с лошади, вплотную подошел к Еремею и долго сверлил его взглядом. В конце концов приказал снять сапоги. На его лице заиграло нечто похожее на улыбку, обнажились кривые зубы и высунулся синий язык. Потом улыбка исчезла. К оскалу добавилось звериное рычание. Командир вынул кинжал и стал резать голенища. Убедившись в очередном промахе, оторвал каблуки. Все увидели тайник со спрятанными монетами. Успокоился он не сразу, сначала ссыпал
– Хочешь, иди домой, хочешь – в Германию. Мы к тебе претензию не имеем.
Отряд ускакал. У ног Еремея валялись брошенные патрулем документы. По ним Степан Перегуда – человек боярина Белоусова Сидора Севастьяновича, отпускался на обучение в Германию. По другой бумаге, написанной на немецком языке, барон Юрген фон дер Беренгольд выражал готовность принять московитянина на обучение книгопечатанью в своем княжестве Тотброкенхоф.
Собрав оставшиеся пожитки обратно в котомку, Еремей для самоуспокоения прощупал лямки. Настроение улучшилось. Золотые монеты, вшитые искусным портняжкой в лямку, были на месте. Именно они составляла основную часть его финансовых средств.
В ближайшем лесочке он примерил на себя остатки одежды. Обулся в ичиги, надел грубые холщовые порты и овчинную безрукавку. Получился настоящий побирушка, коих на дорогах всех стран ходит немало. По любому это выглядело лучше, чем босой и в исподнем. Выйдя из лесочка, увидел громадное поле, на горизонте силуэт костела. Ориентир привел Еремея к человеческому жилью. На улице с двух сторон стояли деревянные дома с соломенной крышей и в конце один кирпичный дом с черепичной кровлей.
Когда он шел по улице, она будто вымерла. Не видно ни одной живой души. Кошки перебегали дорогу, а в середине пути поднялся собачий лай. У ворот богатого дома стоял добротно одетый мужик. Еремей поздоровался первый, а мужик кивком головы ответил. Из-за языкового расхождения мужик не добился выяснения личности, Еремей не сумел донести своих потребностей. В конце концов хозяин жестами пригласил гостя в стоявший неподалеку сарай, и там, что-то тараторя, показал рукой на сваленную в углу солому и замахал рукой возле рта. В положении Еремея это был подарок судьбы. Даже сморщенный соленый огурец и корка ржаного хлеба оказались весьма кстати.
Среди ночи два здоровенных мужика вытолкали его из сарая, связали руки, бросили в лицо котомку, усадили на телегу и куда-то повезли. Ехали долго, наконец добрались до двухэтажного особняка. Толчками впихнули в узкую дверь и усадили на табурет.
На пороге появился вальяжный барин в дорогом одеянии с металлической тростью в руках. На удивление, он разговаривал по-русски.
– Я пан Пугачевский. Если не слышал обо мне у себя на Московии, то здесь меня каждая собака знает. Не только знает, еще и боится. Без моего ведома ветер не дует, снег не идет, трава не растет и птицы не поют. Ты зачем оказался на моей земле?
– Служу у боярина Белоусова на Московии. Он по указке царя нашего Иоанна Васильевича участвует в строительстве печатного двора. Меня послали в Германию учиться печатному делу. Руки мне развяжите.
Еремей раскрыл котомку и достал два документа. Пан по-немецки читал тоже.
– Знавал я барона фон дер Беренгольда. Знатный охотник. В моих угодьях двух зубров завалил. Передашь ему привет от пана Пугачевского. Ты пошто в нищего нарядился?
– Безбедное житие обеспечил вашему отряду порубежной стражи. Забрали даже атласные порты. Уже не говорю про лошадь.
– Что и заступиться некому?
– Я же на вашей стороне никого не знаю.
– Тогда поживешь у меня пару дней, мне кое-что обдумать надобно.
Еремей испугался проверки, которую мог учинить поляк. Надо же такому случиться, что придуманное с потолка немецкое имя совпадет с реальным человеком, который оказался еще знакомцем пана.
Два дня Еремея держали взаперти, две ночи он не спал. В коротких страшных снах ему виделся пан Пугачевский, который бил его металлической тростью и приговаривал он «княжества такого в Германии не существует». Еду ему приносили один раз в день и по утрам выводили во двор. На третий день повели наверх, на второй этаж. Пугачевский ждал в своей деловой избе. Прямоугольный струганый стол, две скамейки и комод. На столе лежали документы Еремея.
– Ну вот, что, русский! Хочу предложить тебе некоторые условия. Мне надобно спалить амбар одному подлецу. Если сделаешь как надо, отпущу на все четыре стороны, еще и денег дам. Если нет, убью как собаку и спрячу так, что никто не сыщет. Да кто тебя искать-то станет? Похоже выбора у тебя нет.
Еремей опустил голову, но долго молчать себе дороже.
– Правильно говоришь, пан Пугачевский, выбора у меня, действительно, нет. Искать меня тоже некому.
– Тогда так, твои документы пока побудут у меня. Иди в свою коморку и жди, скоро поедем.
Как только стемнело, дверь в коморку отворилась и уже знакомый слуга жестами приказал идти за ним. Вышли на улицу. В бричке сидел пан Пугачевский. В руках держал вожжи, из чего следовало, что в путь они отправятся вдвоем. Ехали около часа. На разветвлении дороги на две стороны поляк показал направо и произнес:
– Дойдешь до сторожевой башни, она давно заброшена, оставишь башню по левую руку и поднимешься на холм. С него видны строения. Тебя интересует самое крайнее. Оно имеет двустворчатые ворота и рядом коновязь. Убедись где сторож. Он иногда делает обход вокруг амбаров, погребов, сараев, конюшен. Тебе надо подобраться к оконцу, они сделаны для проветривания, поджечь факел и бросить его во внутрь амбара. Уходи как можно скорее. Пока разгорится огонь, пока люди осознают, что случился пожар, ты уже будешь далеко. К утру жду тебя у себя. Даю тебе две ночи, включая сегодняшнюю.
Пан достал из ящика под сиденьем узелок:
– Тут факел и поджиг к нему, кинжал, мало ли чего и еда.
Бричка уехала, Еремей отошел от места прощания и присел на траву. Надо было выработать план дальнейших действий. Исполнять прихоть поляка он не собирался. Прежде всего поразила еда. Такое в Москве нищим не подают. Заплесневелый хлеб и кусок сыра, на который даже мухи не позарятся. Кинжал можно было отнести к дорогому оружию. Рукоять сделана из сплетений металлических прутьев. На основании лезвия видно изображение – витязь с обнаженным мечом, вокруг которого вьется лента. Посередине наверху латинская буква «z». Герб знатного рода. У Пугачевского подобное висело перед входом в приказную избу. Два скрещенных меча, волчья пасть и внизу цифра 12. Поджиг и факел были завернуты в отдельную тряпицу. Все это Еремей убрал в свою котомку. Надо что-то решать, но как убежать от всего этого в голову не приходило. Двинулся к брошенной сторожевой башне. Обошел строение вокруг, убедился в отсутствии человеческих следов. Скорее всего тут проходила граница княжества, но неизвестно какого. Всплыли слова Пугачевского о том, что искать Еремея некому. Звучало это не как предупреждение, а как уже вынесенный приговор. Не связывалась патологическая жадность поляка и дорогой кинжал, принадлежащий человеку из знатного рода. Получалось, что амбар тут не при чем. От его уничтожения убытков на 3 копейки. Кинжал стоит дороже. Скорее всего в этом оружии все дело. Положим, пан Пугачевский задержал поджигателя, у которого нашли дорогой кинжал. Злодей, во-первых пришлый, во-вторых русский, в-третьих его задержал Пугачевский. Истина была где-то рядом. Еремей это чувствовал, но времени не было. У него в запасе один день и одна ночь.
Быстрым шагом он удалялся от сторожевой башни. Решение подсказала река, узкая, но с хорошим течением. Она петляла среди берегов с густой растительностью. Пробираясь сквозь ивовый кустарник, Еремей увидел в воде заросли тростника. Не раздумывая, нарезал четыре громадных снопа. Связал их прутьями и соединил вместе, получился плот. Легкий шест он срубил из молодой березки.
Течение несло его быстро, иногда прибивая плот то к левому, то к правому берегу. Еремей отталкивался шестом и плыл дальше. К вечеру плесневелый хлеб и вонючий сыр уже не казались подачкой нищему. Он с удовольствием употребил все в пищу и съел бы еще, но не осталось ни крошки. Ночью холод иногда пробирал до костей. Мокрая одежда противно прилипала к телу и вызывала озноб. Тогда он приставал к берегу и начинал бегать. Как только удавалось немного согреться, двигался дальше. К утру река начала расширяться и взгляду предстало место впадения его речушки в большую реку. Пристав к берегу, увидел вдали ряд построек. По Московским меркам это был город. Еремей бросил котомку за спину и быстро зашагал по дороге. Солнце еще не разогрело и вокруг стелился туман. Чем ближе он подходил к городу, тем больше телег и повозок попадались по обеим сторонам дороги. Картина одинаковая для всех стран и народов. Некоторые торговцы приезжали вечером и ожидали открытие ярмарки в походных условиях. На ночлег приспосабливались по-разному. Лежали под телегами, строили на обочине шалаши, ютились в крытых кибитках. Еремей видел торчащие из попоны ноги. Часть из них сидели или полулежали у догорающих костров.