Летопись мужества
Шрифт:
Все же немецкие письма назидательное чтение. Если они не открывают нам ничего нового в психологии, они помогают в оценке военного положения. Немецкая армия развинчена. Солдаты начали думать, а для гитлеровских солдат - это микроб смертельного заболевания. Из десяти писем восемь полны жалоб, шесть дышат сомнением, три отмечены отчаяньем. Конечно, эта статистика случайна: что значат триста писем по сравнению с миллионами солдат? Но это не первые письма, которые я читаю. Прибавьте сотни дневников, рассказы пленных, секретные немецкие сводки. Немецкий солдат усомнился в победе - таково главное завоевание зимней кампании 1941/1942-го.
Однако во многих письмах еще чувствуется надежда на весну. «Весной начнется большое наступление», «Когда подсохнет, мы двинемся вперед», «Весной будет большая игра - или выиграем, или продуемся». Немцы надеются не столько на майское солнце, сколько
Один штабной офицер философствует: «Основной удар, по-видимому, определяется проблемой нефти. Кроме того, для фюрера операции в России связаны с мыслями о победе на всех фронтах, и я не удивлюсь, если мы здесь должны расчищать дорогу к последним восточным бастионам Англии…» Другой офицер в письме к другу, находящемуся в Париже, мечтает: «Если нам удастся весной занять политические центры России, мы сможем повернуться на запад, и тогда мы будем справлять рождество в Германии - с английскими плюм-пудингами…»
Гитлер все надежды возлагает на моторы. Танки и авиация, авиация и танки - вот его козыри. Германия не спала зиму. Она готовилась к тем боям, которые, по всей видимости, будут решающими. Конечно, не спали и русские. Предстоят большие танковые сражения, и небо по оживлению не уступит земле.
В течение двух последних месяцев, разговаривая с пленными, я слышал все те же ответы: «Недавно из Франции…», «Недавно из Бельгии…», «Недавно из Голландии…». На прошлой неделе я встретил пленного фельдфебеля Макса Германа, который объяснил, что он со 104-й группой транспортных самолетов прибыл из Ливии. Я не знаю, верно ли, что фон Рундштедт уехал с Украины в Париж. Возможно. Но вместо одного Рундштедта из Франции на Украину прибыли десятки тысяч солдат.
До сегодняшнего дня Гитлеру удается воевать на одном фронте. Мы это не только знаем, мы это чувствуем.
Теперь многое зависит от решительности наших друзей - я говорю это прямо, как человек, знающий силу и слабость демократий. Давно уже сказали, что война - это не только наука, это еще искусство. Остается добавить: война - это еще чувство. Будь у людей большая голова и крохотное сердце, не было бы в яслях детей и не было бы на свете победы.
Мы видели среди трофеев самолеты, выпущенные с немецких заводов в феврале 1942-го, орудия, изготовленные немцами в марте 1942-го. Гитлер их не коллекционирует, он воюет. Радостно мы встречаем описания английских операций на французском побережье: мы верим, что это разведка. Вчера зенитчики читали при мне о десанте в Булони, о резиновых подошвах, которые помогли англичанам. Потом один из них сказал: «Здорово!… Но вот когда у них во Франции окажутся не только бесшумные подошвы, а и шумные пушки, тогда дело пойдет к победе… Почему я говорю о том, что Гитлер не коллекционер самолетов или танков? Свыше трехсот дней мы воюем как можем - изо всех сил. Первые в мире мы нанесли тяжелый удар слывшей непобедимой германской армии. И вот мы читаем, сколько самолетов производят США, сколько танков изготовляют доминионы…
В мирное время стены Лондона перед троицей покрывались плакатами: «Лето во Франции…», «Лето в норвежских фиордах…», «Лето в Швеннингене…», «Лето в Остенде…». Может быть, эти слова горят на звездном небе затемненного весеннего Лондона?
Передо мной немецкий приказ командующего 18-й армией «О подготовке зимней кампании 1942-1943». Гитлер забыл о своих «молниях»… Но брать Гитлера осадой - это значит погубить вместе с фашизмом труд многих поколений, это значит оставить нашим детям, пустыню. Тот, кто хочет все сберечь, может все потерять.
11 мая 1942 года
Люди с севера как никто умеют ценить солнце, цветы, весну! Бойцы этого батальона - северяне. Ласково жмурясь, они глядят на первые подснежники. Воздух особенно прозрачен, а стволы берез кажутся подвенечными платьями. Принесли почту. Одно письмо - комиссару. Он прочитал его, отошел в сторону, потом снова стал читать. Он говорит бойцам: «Слушайте - это письмо всем нам от матери Гоши».
Он читает письмо матери Гоши Азарова, погибшего недавно при разведке. Письмо адресовано бойцам третьего взвода стрелковой роты. Я переписал его: «Дорогие ребята! Товарищи моего сына и теперь мои товарищи! Я получила извещение вашего батальона о том, что мой сын, мой родной, единственный мальчик убит. Мне очень тяжело. Мне трудно пережить то горе, которое свалилось на меня, больного человека, но я постараюсь держать себя так, чтобы своей работой могла принесли много пользы
Это настоящее письмо матери: большое горе, большая любовь и большая стойкость. Меня давно перестала удивлять отвага наших бойцов. Но я все еще дивлюсь мужеству наших матерей. Нет в нем ни позы, ни заученного пафоса, оно органично. Оно сродни нашей земле, нашей природе - большой и стыдливой.
Фашисты часто спрашивают себя: почему в России они нашли такое сопротивление? Против них поднялась вся страна. Я видел много партизан в прифронтовой полосе, видел стариков и подростков. Видел молоденькую девушку Катю, которая до войны занималась музыкой, увлекалась Шостаковичем, Стравинским, Хонегером и которая теперь взрывает мосты. У нее были близорукие добрые глаза и тонкие розовые пальцы, будто только что вымытые ледяной водой. А рассказывала она о том, как лежала в снегу возле моста и ждала немцев. Она не прибавила: «Ждала смерти», - но я понял, что ждала и что хрупкая девушка оказалась сильнее смерти. Видел я старика лесоруба, он рассказал, как поджег избу с гитлеровцами, потом задумчиво добавил: «Господи, бог ты мой, сам не пойму, откуда сила у меня взялась…»
В немецких газетах пишут, что русских «гонит под огонь комиссары…». Как можно обманывать народ такими наивными баснями? Кто гонит вперед всю Россию? Большая ненависть и большая любовь.
Лет пять тому назад один француз сказал мне: «Я не думаю, чтобы ваша армия оказалась стойкой - у вас ослабел инстинкт собственности. А только он придает силу солдату…» Я тогда не стал спорить. Я не хочу спорить и теперь с моим французским приятелем: может быть, в поруганном Париже он понял свое заблуждение. Его мысли были распространены. Вероятно, их разделяли и правители Германии.
Француз - я говорю о так называемом «среднем французе» - был крепко привязан к собственности, к своему саду, к своим сбережениям. Он чтил ренту, а завещание казалось ему божественными скрижалями. Он жил хорошо, ему было что защищать. И вот летом 1940 года я увидел Францию, которая потеряла голову. Люди бросали все. Элегантные парижанки угощали шоколадом немецких ефрейторов, а фермеры стреляли в голодных французских солдат, которые просили хлеба или молока.
Сопротивление России должно обрадовать всех, кому дорого понятие человека. Я убежден, что католики и протестанты, либералы и консерваторы, люди самых далеких воззрений, если они искренне преданы своим идеалам, должны считать сопротивление русского народа своей победой: русские теперь показали, что человек лучше, чем о нем думают многие, что человек способен защищать не только деньги, унаследованное поместье или право на барыши, но нечто высшее: родину, свободу, достоинство.
Русский солдат всегда был хорошим солдатом. Но я сейчас говорю не о боевых качествах армии, а о душевной силе, проявленной народом. Гитлеровцы вешают партизан, сжигают деревни, где живут семьи партизан, - это не рассказы о жестокости противника, это официальные приказы германского командования. Почему же не удалось задушить партизанского движения? Почему в немецком тылу существуют районы, где признают только советскую власть? Почему десятки и сотни тысяч людей предпочитают мученическую кончину покорности? Это - победа человеческого духа над механической силой. Мать комсомольца Азарова может завтра стать партизанкой: перечтите ее письмо - и вы все поймете.