«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941
Шрифт:
— Тем не менее, — сказал Рогге, — мы сумели лишить противника ценного груза, и это тоже большая удача.
В отличие от доктора, получившего приз в виде нескольких сотен изготовленных на Востоке манильских сигар и чуть не умершего, пытаясь к ним привыкнуть, мои люди в первую очередь интересовались перевозимой на судне корреспонденцией. По большей части она была для нас очень полезной, но даже из той, что оказывалась бесполезной, я узнал немало любопытных вещей. Оказывается, война с бюрократией у англичан занимает ничуть не меньше времени, чем у нас: о каждой болячке на ноге слонихи Бха Манг докладывают в лондонский офис, а чтобы получить термометр с военно-морского склада в Рангуне, необходимо оформить двадцать три копии документа на выдачу.
Наш захват «Бенарти» вполне можно отнести к классике жанра. О таких операциях приятно вспоминать, поскольку их успех не омрачен кровопролитием.
За уничтожение «Автомедона» японцы наградили Рогге искусно сделанным самурайским мечом, доставка которого, правда, несколько задержалась. Он был вручен через восемнадцать месяцев после кровавой бойни… через восемнадцать месяцев после падения Сингапура.
Глава 15
Земля!
— Земля!
Она выплыла из мрака, словно серый корабль-призрак из темного бушующего моря. Подгоняемый ветром и безукоризненно работающими дизелями, рейдер «Атлантис» добрался до островов Отчаяния.
— Земля!
Крик сразу же унесло ветром. Занимался тоскливый серый рассвет. Проснувшиеся матросы потянулись на палубу. Перед нами простиралась длинная темная полоса рифов. Озаренные первыми, еще бледными лучами восходящего солнца, они казались мрачными монстрами, высунувшими из воды свои уродливые головы. Тяжелые облака плыли медленно и низко, почти касаясь земли. Они иногда разделялись, открывая взорам черные конические вершины гигантского горного хребта. Бьющиеся о корпус корабля волны создавали облака мелких брызг, которые оседали на наших замерзших щеках, проникали под одежду, стекали в ботинки, и довольно быстро у нас появлялось ощущение, что ноги находятся в ледяной луже. Но мы были слишком взволнованны, чтобы обращать внимание на погоду, — все взоры были прикованы к берегу. После операции по минированию прибрежных вод в районе мыса Доброй Надежды мы еще не видели земли. А уж родной фатерланд и вообще находился на другом конце света.
По решению Рогге из прогретых солнцем районов Индийского океана мы пришли в эту пустынную область Антарктики, поближе к черно-белому безмолвию Кергелена.
Мы остро нуждались в пресной воде. После ухода из Германии прошло уже девять месяцев, и наши танки с пресной водой угрожающе опустели. Обычно в таких ситуациях помогает опреснительная установка, но она работает на угле, а уголь, расходуемый из балластных отсеков, снижал остойчивость рейдера.
Вода была везде, но на двадцати восьми миллионах квадратных миль Индийского океана нельзя было найти ни капли воды питьевой. Что же делать? Рогге, штурман и я извлекли на свет все карты и руководства, которые имели. Остров Принс-Эдвард был неприемлем из-за частых туманов и большого количества навигационных опасностей. Новый Амстердам и Сен-Поль также были неприемлемы, но по причинам противоположного характера — они находились на главных морских путях, а у нас не было желания оказаться застигнутыми врасплох забредшим туда британским крейсером. В конце концов мы выбрали Кергелен. Расположенная в районе, почти не посещаемом судами, эта группа островов имела бесчисленное множество бухточек и фьордов, где можно было спрятаться надежно и надолго. Раньше там работали норвежские китобои, но представлялось весьма вероятным, что в настоящее время там нет никого. К тому же благодаря немецкому судну «Газелле» у нас имелись подробные карты этого региона.
Итак, в начале декабря, в первое воскресенье Рождественского поста, жарким и влажным полднем мы изменили курс и повернули на юг. Линия горизонта мерцала в легкой туманной дымке, над нами раскинулся голубой купол неба, на котором не было видно ни единого облачка. Солнце светило вертикально вниз, обжигая обнаженные вспотевшие плечи и раскаляя палубу «Атлантиса». Мы шли по штилевому району, где ветра не тревожат неподвижное зеркало моря. Хотя зеркало все равно оставалось кривым, искажая облик нашего красавца корабля, отражая его изящный облик в виде гротескной карикатуры. «Атлантис» разрезал форштевнем воду, совсем не чувствуя сопротивления. Наш древнейший враг под килем оставался вялым и безжизненным. Если в зеркале появлялась тень, то причиной тому было вовсе не дуновение ветра, а некое изменение состава морской воды, тусклой и нездоровой, больше похожей на густое масло, чем на освежающую воду. Я поневоле стал присматриваться, не остаются ли на корпусе корабля пятна от вязкой субстанции, лишь по недоразумению названной водой. Таковы были декорации, когда Рогге после молитвы завел с командой разговор о предстоящем переходе. Нам выпало счастье снова увидеть землю, ощутить под ногами ее восхитительную твердость,
Свежий воздух! По мере продвижения на юг температура начала падать. Каждый новый день был холоднее, чем предыдущий. Вскоре мы позабыли о тропическом лете, окунувшись в разгар самой настоящей зимы. Кожаные пальто и куртки, некоторые из них — военные трофеи, изменили нашу внешность до неузнаваемости. Менялась погода, а с ней изменялся и окружающий нас пейзаж. Огромные темные столбы дождевых шквалов неспешно двигались над изрезанными гребнями волн, такими же зазубренными, как у волн в «Бесхитростной симфонии». [28] Ветер, теперь обычно западный, с каждым часом крепчал. Все началось с приятного дуновения ветерка, который постепенно усилился, перешел в легкий бриз и в конце концов загрохотал, завыл на все лады, исполняя безумный концерт, в котором «Атлантис» тоже стал инструментом, внося свой голос в общий диссонанс волн и ветра.
28
Мультфильм Уолта Диснея.
Мы подошли к «ревущим сороковым», стране штормов, которой восхищаются школьники и которую старые морские волки поминают кто злым, а кто и романтическим словом. Нам не понадобилось много времени, чтобы понять: все, что мы читали или слышали об этом районе, — истинная правда. Вокруг наших мачт, казалось, кружили все земные ветра, словно стремясь увлечь за собой корабль в гигантский катастрофический водоворот. С каждым часом море становилось темнее, а небо тяжелее. Облака неслись по небу с неправдоподобной крейсерской скоростью, а наш корабль ритмично взбирался на очередной гигантский гребень и рушился оттуда в бездонную пропасть, после чего все повторялось заново. Раненые сплошным потоком поступали в лазарет. Прочувствовав на собственной шкуре радости болтанки, я понял, что в рассказах старых моряков, бывавших в этих широтах, не так уж много преувеличений. Пока «Атлантис» взлетал, падал и раскачивался, меня выбросило из койки, проволокло по каюте, стукнуло о шкаф, потом снова протащило по полу и ударило о койку. Ящики вылетали из комода, как снаряды из пушки, попутно выбрасывая из себя все содержимое, посему довольно скоро моя каюта стала напоминать галантерейный магазин после налета. Но убирать было бесполезно, поскольку все моментально возвращалось на круги своя. В этом «море насилия» койки, причем тяжелые морские койки, разворачивало и срывало с мощных крюков, на которых они висели.
Для просвещения экипажа я ежедневно вывешивал на доске объявлений очередную главу триллера под названием «Факты о Кергелене». К сожалению, факты никого не могли порадовать. Острова получили свое название по имени неисправимого оптимиста — француза Ива Жозе де Кергелен-Тремарека. Этот командир фрегата решил, что открыл Австралию, и так обрадовался, что, не сойдя на берег, поспешил обратно во Францию, чтобы собрать полномасштабную экспедицию. В Бастилии, где он находился после провала дорогостоящего проекта, он придумал другое имя для своего детища — остров Отчаяния.
Следующий посетитель оказался более удачливым. Им был капитан Кук. И с 1776 по 1873 год здесь промышляли китобои и охотники на тюленей. Они использовали остров для отдыха во время рейсов, которые длились до трех лет. Но если не считать китобоев, охотников, а также изредка заходящих на острова военных кораблей всех наций, острова оставались необитаемыми до тех пор, пока некий господин Босьер, имевший, по всей вероятности, много денег и мало здравого смысла, не решил выращивать здесь овец. Для этого он взял в аренду у французского правительства изрядный кусок территории. Через несколько лет он вернулся во Францию, лишившись здоровья и богатства, но так и не вырастив овец.
Вот в такой рай мы и пришли: омываемый ледяными водами неприветливый берег, покрытый плотной пеленой тумана. Даже кораблю здесь не нравилось — он жалобно скрипел и стонал.
В девять часов утра на корабле прозвучала боевая тревога. Даже если остров был необитаемым, рисковать не стоило, и мы навели орудия на берег. Постепенно низкий хребет стал виден более отчетливо — угрожающее непривлекательное нагромождение черных скал. Его мрачное одеяние слегка оживляли лишь редкие вкрапления серого цвета — другие геологические породы — и зеленые пятна мха. Но пока мы наблюдали за тем, что еще пару недель назад было всего лишь точкой на карте, а теперь превратилось в унылую череду угрюмых вершин и монотонных равнин, наши души воспарили, а сердца наполнились радостью. Даже безжизненные острова оказались милы нашим сердцам. Все-таки это была земля!