Летучий корабль
Шрифт:
– Что, — небрежно бросает Вудсворд, — сегодня охотников помочь не нашлось?
Алоис лишь отрицательно мотает головой, он вообще никогда не был многословен. А потом он замечает нас с Роном, чуть заметно улыбается и показывает на нагрудный карман своей рубашки, в котором явственно угадывается пачка сигарет. Мы так же молча делаем страшное выражение лица и киваем на Вудсворда, но тот прекрасно видит всю нашу пантомиму и неожиданно милостиво разрешает:
– Можете объявить перекур, я не возражаю. И нечего переглядываться. Пока команда на плацу, нашествие нам не грозит.
Я пока еще не вполне понимаю, о чем он говорит, но освоиться здесь оказывается
– Прибыли, авроры? — невесело спрашивает он.
– Так все постепенно и подтянемся.
Я смотрю на его повзрослевшее лицо, выгоревшие на солнце темные волосы. Как-то глупо спрашивать, как дела…
– Ты ведь про нас знаешь?
– А то. Газеты читаем, хотя и с некоторым опозданием.
Когда-то, когда мы были, так и хочется сказать, молоды и наивны, но ведь так оно и было, мы подавали большие надежды. Лучшие курсанты школы авроров — Алоис, Редж Эйли, Абраксас Грэхем, Дин Томас да мы с Роном. И директор Эверидж снарядил нас на то самое первое задание. Ну и где мы теперь? Эйли так и не суждено было стать аврором, мы трое — пленники пиратского острова, ну а Томас и Грэхем… ну, вот они вполне оправдали те надежды, которые на них возлагали. Даже с лихвой.
– Как ты остался жив, Алоис? Ты же был в поместье судьи Фейри.
– Почему меня не убили, да, Рон?
Алоис смотрит на рыжего несколько напряженно. Может быть, не стоило сразу задавать ему этот вопрос, но что сказано, то сказано.
– Меня спас мой друг. Просто заступился за меня перед их капитаном и не позволил меня убить. Мы вместе с ним учились в Дурмстанге. Скажете, какой это друг, если он один из них? — в его голосе как будто вызов и неуверенность.
– Да брось ты, — Рон примирительно машет рукой. — У Гарри тут такие друзья-приятели имеются после Азкабана, что мне и то страшно становится.
– Ну и что? Они же не все… В общем, они, конечно, бандиты. Это из меня после нашей авроров никакой палкой не выбьешь. К тому же…, — он делает паузу, но все же продолжает. — К тому же для них я вообще аврор, то есть самый настоящий враг. Из тех, которых надо убивать. Они меня, когда допрашивали…
Видимо, мы с Роном так на него смотрим, что он и сам прекрасно понимает, о чем мы подумали.
– Да нет, не пытал меня никто каленым железом. Им и не надо. Довилль же…
– А, можешь не объяснять. Сегодняшнее утро для нас началось как раз с незабываемой встречи с капитаном.
– В общем, только время мы зря тратили в школе на эту оклюменцию. Ничего не умеем.
В этом я полностью согласен с Алоисом.
– Они мне сразу тогда и объяснили, что я жив только благодаря тому, что за меня попросил Хольгер. Ну а что я грязь у них под ногами, это объясняют до сих пор…
– Не расстраивайся, — неожиданно весело говорю я. — Нас же Снейп, то есть Довилль, шесть лет в школе учил. Так что про грязь и все прочее у него под ногами мы усвоили еще тогда. Это ты не привык.
Вот так и выходит, что все мы, изгои по местным меркам, собираемся под крылом у Вудсворда, хотя составу нашей команды суждено вскоре измениться в меньшую сторону. И я через какое-то время начинаю понимать, что сам Вудстворд тоже в какой-то мере изгой. Я случайно слышу через пару дней, как он говорит кому-то из особо распоясавшихся новоприбывших
– Я вам тут не прислуга, господин хороший. Не нравится — идите жаловаться их капитанствам.
Вудсворд никогда не жил в Англии. Он никогда не жил и в Европе. Его семья из немногочисленного клана магов, каким-то непостижимым образом оказавшихся лет триста назад здесь, на Карибах. Его отец, его дед, да и все остальные Вудсворды держали трактиры, думаю, промышляли контрабандой какой-нибудь волшебной баруты, будь она неладна, магических артефактов, что удавалось добыть у местных племен. Их дети учились дома, понахватались, разумеется, множества таких вещей, какие европейцам и не снились. Но то, что по сути дела они никто, так, трактирщики, ни образования, ни положения, все это для общества, собравшегося нынче на острове, является весомым аргументом не в пользу Вудсворда. Разумеется, не для всех. Но наш босс прекрасно умеет постоять за себя, так что наиболее горластые вскоре как-то сами собой замолкают, смиряясь с тем, что в своем трактире Кевин Вудсворд — царь и бог.
А еще у него есть две дочери. Голос одной из них мы слышали в то утро, когда Тео вел нас на аудиенцию к господам-капитанам. Кейт действительно терпеть не может рано вставать, поэтому с утра к ней лучше не приближаться, она уморительно дуется, когда пытается казаться важной хозяйской дочкой. Она пару дней делает вид, что не замечает нас с Роном, но потом медленно идет на сближение, немного пугливо и в то же время агрессивно, как напуганный звереныш. Когда я узнаю ее лучше, я смогу сказать только одно — если на этом острове и есть человек, заслуживший честь ходить на волшебном корабле под черными парусами, то это именно она. Но в первые дни она держит нас на значительном расстоянии, а мы просто не обращаем внимания на высокомерную восемнадцатилетнюю дурочку. Мы же такие взрослые! А жизненный опыт? Куда до нас какой-то Кейт Вудсворд!
А вторая дочка Вудсворда, нет, не догадаетесь! Вик Вудсворд — та самая французская горничная из имения Лоуди! Да-да, которая снега никогда в жизни не видела! Вот уж она, наверное, развлеклась от души, когда Кингсли ее допрашивал. Правда, теперь Вик не до приключений, она, бросив шпионаж, остепенилась, вышла здесь замуж за Блейза Забини (не знаю, как пережила это его аристократичная матушка, может быть, до сих пор живет себе в полном неведении где-нибудь во Франции…). Приходит в трактир почти каждый день, чтобы хоть на пару часов пристроить отцу или сестрице свою крохотную дочку, а самой искупаться в море.
Так что внизу у нас кухня, по полу ползает восьмимесячный ребенок, а наверху бордель, заспанные обитательницы которого начинают томно сползать по лестнице, дабы получить свой завтрак, где-то в районе полудня, умиляются младенцу, агукают и занимаются прочими глупостями. Пиратская команда в это самое время бодро мутузит друг друга на плацу уже несколько часов кряду. И мне кажется, я живу в каком-то абсурдном мире, где отдельные его составляющие ну никак не могут подойти друг другу, и одновременно из них складывается некая неповторимая мозаика, многоцветный аляповатый узор, в неправильных изломах которого я чувствую ритм, созвучный биению моего сердца. Может быть, поэтому мне и удается как-то принять все то, что происходит здесь с нами? Рокот океана, лязг оружия, раздающийся издалека, шелест древесных крон, крики птиц, детский плач, звон разбитой посуды, голоса — остров вдыхает и выдыхает, и в этом некая особая магия, которую, как мне кажется, не ощущает никто, кроме меня.