Летящие к солнцу 1. Вопрос веры
Шрифт:
– Подавай, когда скажу.
– Заметано!
Я обнажил клинок. Опираясь друг на друга спинами, мы медленно кружились. Вероника била короткими очередями, сдерживая натиск. Я выжидал, чувствуя спиной отдачу. И как ее не сносит, легкую такую?
– Давай!
– крикнула Вероника.
Я выхватил из сумки рожок, сунул его в протянутую руку и успел краем глаза заметить движение. Махнул наугад мачете - удачно. Ядовитый отросток, вертясь, улетел, а следующим ударом я перерубил толстый стебель пополам. По руке проползло
Грохотали выстрелы, голосили с балконов люди. "Как гладиаторы в древнем Риме", - пришло мне в голову.
Мы вращались все быстрее, Вероника успевала срезать пулями самых наглых триффидов, а у меня чесались руки. Выловив взглядом одного, до которого не больше метра, я прянул вперед и, опередив отросток, снес подсолнух одним ударом.
– Давай!
– тут же крикнула Вероника.
Я отпрыгнул назад, неудачно - врезался спиной в плечо Вероники. Она подстроилась под меня, и миг спустя я сунул ей в руку магазин. Последний.
– Еще так сделаешь - на месте стерилизую, - сказала она.
– Велено страховать, а не искать подвигов.
Я промолчал, признавая ее правоту. Этот нелепый экстаз, наверное, всего лишь защитный механизм психики, убивающий страх смерти. Я пообещал себе держать его под контролем.
Выстрелы, выстрелы... Теперь Вероника била одиночными, и бошки триффидов разлетались не так красиво. Но и этому магазину пришел конец. Вероника зашвырнула автомат в толпу, и я услышал звяканье клинка о проволочную петлю.
– А теперь слушай внимательно, - сказала Вероника.
– Триффиды нас не убьют, ясно? Мы сами решаем, когда нам умереть. Мы, а не эти подсолнухи.
Что-то ткнулось мне в плечо. Скосив взгляд, я увидел пистолет.
– Понял меня? Как станет невмоготу - скажи: "Viva la muerte", и я все сделаю. А следующая пуля - моя.
Тот, кто хоть раз переживал подобное, точно может сказать: это - больше, чем секс, дружба, любовь, сама жизнь. В этот миг я почувствовал, что не один. Что на всю отпущенную мне частичку вечности рядом останется она. И больше ничего не имело смысла в целом мире.
– Спасибо, - тихо сказал я.
– Вероника.
– Тебе спасибо. Николас.
А в следующий миг она дернулась, и я услышал хруст стебля. Ко мне тоже приближались. Я взмахнул тесаком. Да, я решу, когда мне умирать. Немного позже, спустя сотню-другую этих тварей.
Та обманчивая легкость, с которой я начал крошить триффидов, скоро обернулась против меня. Слишком широкие замахи, слишком много силы улетает в пустоту. Трупы озверевших подсолнухов громоздились перед нами целыми кучами, приходилось наступать на них снова и снова, растаптывая в кашу.
Те, живые, что рвались к нам, корнями подминали, отбрасывали тела падших товарищей. Вот один взобрался на кучу компоста, и я, крутнувшись на месте, перерубил его у самого корня. В конце движения ощутил страшную пустоту там, где должна быть рука.
Я поднес ее к глазам. Рука на месте, все так же держит мачете. Только вот я ее не чувствовал. Кисть и предплечье стали будто чужими. Усталость? Или...
Я покачнулся, желудок сжался в панике. На перчатке - крохотная прореха, маленькая дырочка, из которой выступила капелька крови. Не веря в очевидное, я взмахнул мачете, но лезвие, соприкоснувшись с очередным триффидом, будто о бетонную стену ударилось. И упало под ноги, даже не звякнув - все усеяно стеблями.
Я тут же наклонился, поднял тесак левой рукой. Так даже лучше, - думал я. Ведь левая еще не успела устать.
Перерубив еще двоих триффидов я понял, что - все. Пустота не остановилась на предплечье, она поползла вверх по локтю, охватила плечо, протянула щупальца к груди и шее.
Мой эмоциональный двойник, визжа, метался у себя в комнатке, но я, разгоряченный боем, вырубил его ударом кулака. Значит, конец. Здравствуй, папа. Готовь дурь, заказывай девок. Твой сын погиб в подземной битве с подсолнухами, избежав стерилизации и грибных рудников. Мог ли ты вообразить подобную судьбу? А, в конце-то концов, who cares?
– Вероника, - громко и четко произнес я.
– Viva la muerte.
– Поняла.
Я увидел, как она одним движением развалила целую толпу триффидов и повернулась ко мне. Ствол пистолета уперся в лоб.
– В затылок вернее, - предупредила Вероника.
– Как скажешь.
Я повернулся, но уже на середине маневра что-то изменилось. Какой-то звук, помимо треска и шелестения триффидов, помимо рева возбужденной толпы, помимо неистового ритма, выстукиваемого готовым остановиться сердцем.
– Он пришел!
– разлетелся над залом голос Джеронимо.
– Когда надежда иссякла, он пришел, чтобы спасти своих друзей! И в летописях он сохранился, как Джеронимо Победитель Триффидов!
Этот ужасный, чудовищный звук - наконец-то я узнал его! Шарманка, динамо-машина - в общем, то самое устройство, которое накрепко сплелось в воображении с образом Джеронимо.
Я поднял голову. Один балкон почти пустовал. На перилах стоял Джеронимо, исступленно вертя ручку, а за спиной у него суетилась Мышонок с огроменной оцинкованной бочкой.
Но самое интересное касалось триффидов. Они потеряли к нам всякий интерес. Как завороженные, один за другим, обращали подсолнухи к балкону, будто прислушивались. Вот один робко стукнул в ответ, другой, третий - будто пытались возразить. Но треск шарманки звучал безапелляционно. И триффиды смирились. Они текли к балкону, огибая нас с Вероникой (она все еще держала пистолет у моего затылка). Новые и новые волны подсолнухов двигались в направлении звука. Неисчислимые множества...
– Ты готова, любовь моя?
– воскликнул Джеронимо.