Летящие к солнцу 1. Вопрос веры
Шрифт:
С другой стороны выступал Джеронимо. Неутомимый enfant terrible играл в защите и нападении, кажется, не прерываясь даже на дыхание. Когда говорили старцы, он декламировал стихи Библии, пел песни, рассказывал анекдоты, а как только оппоненты выдыхались, переходил в атаку и напоминал выставленные советом условия, ни одного из которых он не нарушил, а потому шли бы оба старца обниматься со своими подсолнухами.
Джеронимо поддерживали двое. Робкий и вкрадчивый голос Черноволосого почти не пробивался сквозь крики основных спорщиков, а вот зычный рев командира, обещающего
Иногда, когда угрозы в адрес Джеронимо перехлестывали через край, вступала Вероника и спокойно рассказывала, как перебьет в полном составе всех умников и умниц, начиная с Совета и заканчивая последним задрипанным поэтишкой, если ей хотя бы покажется, что ее брата обижают. А поскольку командир тут же выражал полную солидарность и готовность подтаскивать боеприпасы для осуществления акции, старцы временно меняли тактику и переходили к безадресным сокрушениям по поводу разомкнувшегося биоцикла.
Я открыл глаза и увидел Мышонка в полном облачении. Она, зевая, сидела рядом с кроватью и листала газету. Интересно, танец правда был, или мне все привиделось под "джеронимом"? Спрашивать как-то бестактно, и я, ожидая, пока старая добрая подруга-боль привычно расползется по телу, присмотрелся к газете.
"Демократия", - гласило название. Сразу под названием - фотография улыбающегося юноши в траурной рамке. Фотографию обрамляли строки не читаемого с такого расстояния текста, а заголовок заставил меня болезненно поморщиться: "Редакция "Демократии" прощается с Педро Амарильо". И ниже, чуть помельче: "Пришельцы не только убили его и надругались над останками, но еще и уничтожили самую возможность погребения, превратив триффидов в обычные растения!"
Я непроизвольно застонал. Бедный Педро! Сколько ж еще мы будем над ним издеваться?
Мышонок, услышав мой стон, мигом свернула газету и подскочила к кровати.
– Очнулся?
– На губах неизменная улыбка.
– Слава богу! Часов двенадцать, наверное, прошло.
– Тринадцать с половиной, - уточнил я.
– Можно воды?
Кивнула, убежала. Я, с трудом ворочая шеей, оглядел комнатку, в которой находился. Обстановка простенькая: две кровати, диван, пара стульев, в углу - кухонный уголок с раковиной. Глобальное отличие от того помещения, куда нас отвели после суда нашлось лишь одно: дверь в туалет.
– Вот!
– подбежала Мышонок со стаканом воды.
– Кушать будешь? Я как раз грибов пожарила. Там туалет. И душ.
– Она показала на замеченную мной дверь.
– А что это за место?
– поинтересовался я.
– Как?
– удивилась Мышонок.
– Это моя комната, живу я здесь.
– Мне кажется, я ее видел. Краем глаза. Здесь была...
Я посмотрел вверх и увидел крюк в потолке.
– Мы были соседки.
– Если улыбка Мышонка и померкла, то совсем чуть-чуть.
– Жаль, что так все вышло, но вашей вины тут не так много. Я тоже в тот день обошлась с ней излишне резко. Вообще, ее мало кто любил. Вздорная была девка, упокой
Мышонок немного помолчала, отдавая дань уважения покойной, потом вновь с улыбкой посмотрела на меня.
– Кушать-то будешь? Грибы...
Желудок стянула такая голодная судорога, что я сложился пополам.
– Да, пожалуйста. Вот только... Поздороваюсь.
Мышонок упорхнула "в кухню" и загремела посудой, а я сполз с кровати. Тут только обнаружил, что противотриффидное облачение с меня стянули, и я остался в привычной своей одежде: штаны, куртка, футболка.
Доковыляв до двери, я нажал ручку, и мне в объятия свалилась Вероника, которая опиралась на дверь спиной. Я замер, ожидая суровой расправы, но Вероника, похоже, не догадалась возмутиться.
– Да ладно!
– взвизгнула она, отпрыгнув от меня.
– Живой? Без шуток?
– Вообще не до шуток, - отозвался я.
– Как там...
Закончить я не успел - в порыве искренней, незамутненной никакими подтекстами радости Вероника и Джеронимо бросились мне на шею. В этот момент я не сдержал слез. Двое человек, которым до такой степени на меня не плевать - это явно что-то куда большее, чем просто счастье.
– Как "джероним"?
– орал на ухо Джеронимо.
– Нужен твой вердикт. Ставить на поток? Сколько заряжать? Там этих "писек" ядовитых валяется - караул, а никому дела нет.
– Сукин ты сын, знаешь, как мы волновались?
– чуть тише в другое ухо говорила Вероника.
– Даже этот отморозок, хотя ни за что не признается.
А в довершение нас троих обнял командир:
– Горжусь вами, ребята!
– проорал он.
– Ты, парень, молодец - с того света выбрался!
– Заряжай по-полной, - сказал я Джеронимо, когда, наконец, смог освободиться и вдохнуть. И добавил, обращаясь ко всем, кроме Седого и Русого, которые уже давно удалились, вздернув носы: - Там Мышонок грибов нажарила. Я бы перекусил.
– "Мышонок"?
– удивился Джеронимо.
– Странно. Мне она разрешала называть себя только Великой Госпожой Подземного Царства и заставляла целовать ноги... Ну, ладно. Видимо, у тебя свой подход.
Тут до меня дошло, какого я свалял дурака. Покосился на Веронику и понял - поздно. То окошко, что вдруг приоткрылось, захлопнулось так, что стекла зазвенели.
– Я имел в виду - Алена, - поправился я.
– Ясно, - кивнула Вероника.
– Слушай, я только что катался на красном катамаране с зеленой собакой по черно-белой радуге! Нельзя ведь осуждать человека, который...
– Я сказала: "Ясно"!
– перебила Вероника.
– Она приготовила пожрать. Прекрасно. Надеюсь, не обеднеет, если мы присоединимся. Ты же не думаешь, что мы тут объедались, пока ты валялся?
Я вошел в комнату своего эмоционального двойника и грохнул перед ним метафорическое ведро с рыбьими головами.
– На, - сказал я.
– Подавись, чудовище.
– Что это?
– Двойник с подозрением покосился на головы.