Лев Незнанский. Жизнь и думы. Книга 1
Шрифт:
Галерея - в центре Иерусалима, есть телефон, я начал встречаться с людьми, многие из них весьма влиятельны - это на будущее. Прежняя моя служба (сторожевая) дала деньги, но отняла много времени, исключала необходимые контакты. Все более приходится жалеть, что я сам отказался от работы в музее Израиля, когда мне предложили оформляться на три месяца. Оказывается, это - общее условие. Сейчас делаются попытки вернуться к этой возможности, поскольку обо мне уже известно по работам.
Главное - я каждый день в родных стенах, постепенно вхожу в новый порядок вещей, в памяти оседают новые слова, возникают новые знакомства, здесь же они определяют все. Это очень маленькое государство насквозь проникнуто протекционизмом,, и многие считают это правильным. Если ты дурак или лоботряс, то раньше или позже станет всем известно, но это еще не значит, что если ты умница и трудяга, то пойдешь вверх при всех условиях. Тут могут сработать или не сработать
Я знаю, что теперь ты, папа, за нас можешь быть совсем спокоен, так как ничто так верно не обеспечивает кусок хлеба, как физическая работа. Твои и Итика пожелания исполнились, пока и я удовлетворен. Ведь, в сущности, мой язык - это язык глухонемого, нельзя же считать языком несколько стереотипных фраз, которые в ходу у эмигрантов. Сам же язык требует много времени и усилий.
Погода стоит прекрасная, как свердловский август, когда солнышко утром греет, а днем припекает. На горках наших всегда ветерок, в городе тихо и тепло.
Грибы почти прошли, более месяца ели сами и угощали гостей жарехой, несколько раз собирались с нашими москвичами и делали пельмени. Еда так многообразна и доступна, что интерес пропадает и особенно начинает цениться утонченное приготовление. У нас, сам понимаешь, в этом смысле кухня не из лучших.
Как я не тянул с покупкой бытовых приборов, может статься, что надо еще подождать, так как при выезде из страны их продают за бесценок и возникает большой долг, который надо вернуть. Я не хочу сказать, что мы собираемся последовать за большинством эмигрантов, но это теоретически не исключено, а потому в первый год можно было и не покупать.
Основная тема - это взвешивание всех за и против, ехать или оставаться. Срок с двух лет сокращен теперь вдвое, позднее считаться будем гражданами, точнее, за границей не будем считаться беженцами. Это заставляет размышлять, во всяком случае, уже очевидно, что если бы мы прямо отправились через Рим в Штаты, то поступили бы правильно.
Наше упрямство, правда, вознаградилось счастьем жить в Иерусалиме и прекрасными людьми, здесь встреченными, с которыми мы в дружбе. Главное здесь - не принимать поспешных решений, но и ждать войну, которую здешний оракул назначил на август, не всем позволяют нервы. Мы войну, да и постоянные взрывы, не воспринимаем как реальность, в этом все дело.
22 января 1976
Иерусалим
Сегодня ровно девять месяцев, родить же могу письмо это, - не более. А в нем очевидного еще менее, чем прежде.
Впрочем, есть нечто безусловное: Иерусалим, как единственная точка схождения Земли с Небом, ось Мира, к которой со все более увеличивающейся центростремительной силой, как и в прежние тысячелетия, будет прибивать все ищущее и живущее духом. В этой единственной точке мироздания - чистое голубое небо вечности и Иудейские горы из иерусалимского камня, принявшие Гроб Господень. Если уж не жизнь, то смерть была и осталась актом мистической сопричастности к Вечному. В этой точке слияния, единства, все иное: время и пространство, уплотнившиеся в неразрывности в оптическом фокусе Иерусалима, вобрали в себя святыни и тайны человечества настолько, что человеку и в незначительной степени одухотворенному уже не будет надобности видеть частности мира. Временем здесь повелевает свет, точнее, он и есть - время. Чем выше солнце, тем полнее минуты, наполненные силой; оно к закату - все немощней и быстротечнее утекают часы; нет солнца - только краткий миг небытия до восхода. Нет вечера, тем более вечеров и их русском, скажем, московском или свердловском смысле. Приедет сегодня Юра, не успеем обмолвиться двумя словами - спать, только выйдешь завтра на работу, да, вернувшись, урок просмотришь, обложась книгами да бумагами, да газетку пробежишь, перекусишь, - и спать до рассвета. В этой точке земли все возвращается в природу, здесь момент Истины не предмет схоластики, он - в сердце, он - состояние и переживание, он - вода и воздух, чтения домашние урока из Библии, когда в промежутке меж ужином и сном, как вчера, читали Света с Люсей: "И пал он на лицо свое..." И нет случайности, есть смысл во всем здесь происходящем, тысячелетние сбываются пророчества - только здесь истина. Истина - сам Иерусалим, город Мира, знавший только войну. Только вчера раздался в нем взрыв, разворотивший в центре улицу - 15 кг взрывчатки, вновь пролилась кровь, вернувшая к истокам мира и вражды меж сыновьями Авраама законными и Исмаила. Вот так и пересекается вечное и бренное, на каждом шагу, как перекресток улиц Яффо (от Яффских ворот старого города) и короля Джорджа (от колониальных палестинских времен).
Здесь моими собеседниками уже были люди со всех континентов и почти всех стран: христиане, мусульмане, иудеи и все они, коснувшись Земной оси, возвращаясь в свои парижи (как мой недавний гость отец Кирилл), начинают томиться провинциальной скукой, необязательной жизнью. Эта земля, теперь уже и моя навсегда, в клочья рвет сердце и разум и тешит покоем и теплом, как руки матери.
7 февраля 1976
Дорогие родные!
Такое уж время довелось прожить после получения телеграммы о кончине дедушки, почти все прошедшее время провел в доме, но последние дни заставили шевелиться. Пятого, в один день, оформил квартиру и получил ключи, в тот же день внес половину денег за автомобиль - "Фольксваген-вагон", это микроавтобус типа "Рафика", на десять мест, только еще удобнее. Также решился вопрос с постоянной работой - из четырех вариантов выбрал оптимальный, в художественно-дизайнерскую фирму по прикладному искусству. Она частная, хозяин - художник из Ленинграда, обстановка такая, словно в какой-либо мастерской своих друзей в Москве. Зарплату с самого начала гарантируют 2000 лир, затем будет больше.
Вот как сразу же после черных дней нашего траура все решилось. Квартира - прекрасная, четырехкомнатная, но так как кухня 13 квадратов, то практически это столовая; получается - пятикомнатная. Великолепный вид на Иудейские холмы, там они совсем иные, чем здесь - голубые.
Зима удалась очень теплая и сухая, вот и сегодня, в субботу, с утра голубое небо.
9 мая 1976
Иерусалим
Любимая наша Милена!
Сегодня, 9 мая, с утренней почтой получил твое письмо из Москвы, а вместе с ним - заграничный паспорт Люси (по почте), и сел сразу писать тебе.
Гости, Розаны, пробывшие три дня, смылись поутру рано, не простившись, чему даже дети крайне удивились. А дело было так: вначале пришло письмецо из Вены, я понял, что неслух на пути сюда. Затем было извещение о самолете, опечалились мы, взвыл я от досады и бессилия, встречать не поехал, да и не мог - болел. Позвонил в Назарет, где Сашка с 27-го, пригласил, - не приехали.
5-го, в день Независимости, отправился я на перекладных, в ульпане не застал, уехали они на пикник. Тогда я поехал в старый Назарет - арабский, Нижний. Впрочем, название неточное. Город не внизу, - это огромная, словно кратер вулкана, воронка, как жерло гигантской пушки со спиралями нарезки, сплошными улочками, ступенями друг над другом. А на выщербленных краях этой пушки - глазницы храмов. Не очень ясно, отчего же именно здесь произошел выстрел в вечность, но верится безотчетно. Приветливые, улыбающиеся арабчата, вежливо переходящие с языка на язык, играющие на сверкающих камнях ступенек-улиц, точнее, переулочков, - открытые, обращенные в христианство и счастливые. Они, эти дети, заставляли смотреть в глаза им, всевидящие глаза мальчонки, назначенного от рождения. Этот знак - Назначения, на всем здесь, величавом и убогом, прежде всего на лицах, в этих темных, веселых глазах. И есть чувство: здесь я защищен, защищен рукой, надо мной простертой. Я ходил вверх и вниз по спиралям кратера, благодарный и счастливый. Так промелькнули часы почти молитвенного удивления: надо было возвращаться.
И вот передо мной эта парочка. Я смущен, во спасение вытаскивается водка: две бутылки "целевого", как мне сказали, назначения. Выпили, закусили тем, что Люся собрала в дорогу. У них ни копья, за неделю все наличность перегнали в дым, а денег в том ульпане нет. В апофеозе опьянения дружно двинулись в дорогу, и опять перекладные: Хайфа, Тель-Авив, в полночь - уже у нас и разговор до утра. И сразу оправдания, сразу обстоятельства: вот не хотел, да не оказалось фотографий на корешках виз и потому не рискнул и т.д. И тут же: ни одного лишнего дня не останусь: жиды, жиды, одни жиды... И тут же: уже подал документы на получение сохнутовской ссуды на покупку бытовых приборов, т.е. четырех с половиной тысяч. Поскольку на курево нет денег, решено прокурить оные, хватит на год. Но ведь тогда - ни Запада, ни вещей, без которых не прожить здесь. Уж если только - "дым отечества..." И так во всем: все уже ясно, все оценивается резонерским пальчикам. Запад и Израиль, что следует и следовало делать мне лично, алие целиком, Израилю и Америке, внушается. Что такое есть арабы и евреи и что такое справедливость, о которой он и явился напомнить. Идут цитаты. И опять: указующая, благородно-наставительная дидактика.