Лев Незнанский. Жизнь и думы. Книга 1
Шрифт:
Загляни в свой альбом, там, где северная оконечность моря и устье Верхнего Иордана меж Галилеей и плато Голан с правой стороны устья, т.е. на запад от него и есть наше место. С нашей гряды как на ладошке лежит весь тот легендарный мир тысячелетий, в котором пророки и апостолы, римляне и крестоносцы, Моисей и Христос такая же реальность, как это небо и вода. В каждый день жизни здесь не перестаешь дивиться этой обычности, зримой будничности невероятного. Вот там, за Тверией, есть гора Фавор, где по известной легенде появляется воскресший Учитель. И раз в год, в ночь на Воскресение, тянутся по крутым тропинкам верующие. Их здесь найдешь везде и во всякое
Ученый монах отец Всеволод - крупнейший специалист по истории и философии раннего христианства и уже много лет живет в Иерусалиме, оставаясь гражданином Франции; москвич по рождению, построивший своими руками церковь на Аляске у Берингова пролива и т.д. Беседовать с ученым монахом, мягким, деликатнейшим человеком с внешностью Дон Кихота, только очень утонченным, аскетом не только по принадлежности, но и существу, не просто интересно и приятно. Слушает он с таким искренним интересом и простодушием, каждый раз подчеркивая, что, скажем, эта мысль ему кажется новой и неожиданной, и ему хотелось бы ее обсудить, обнаруживая удивительную способность для шестидесятилетнего человека, да еще ученого, судить без предвзятости, на каждом шагу почти физически страдая от малости знаний своих...
... А сейчас из "другой оперы": работает телевизор, передают солдатский вечер с самодеятельностью. На склоне огромной годы - зрители, на эстраде - оркестр, и вот объявили, что выступит новый министр обороны, но он запоздал, и вот сейчас камера показала, как он появился откуда-то из-за эстрады, на мгновенье остановился перед высоким барьером эстрады, решительно подтянулся на руках, перемахнул через барьер и под солдатский хохот подбежал к микрофону. Это оказался штатский, пожилой человек по фамилии Вейцман, здесь военным министром может быть только штатский.
А сейчас все поют песни, это чаще всего советские и русские с ивритскими словами и поют их чуть быстрее и бодрее. Я уже писал, что с первого дня нас сопровождают песни. Поют везде: на улицах и в автобусах, дома и на работе, причем те, кто не поет или не может петь, не остается бузучастным; как и сейчас: публика танцует и качается, прихлопывает и притопывает. Песни есть на все случаи жизни: на первый, второй и третий дождь, на жаркую и холодную погоду и т.д. И, что самое поразительное, все знают слова от первого до последнего.
октябрь 1977
Аршах
Дорогая Валюха, прости, что не сразу ответил, - твое письмо путешествовало из нашей столичной квартиры сюда, в поселение Аршах, где мы, словно небожители, живем средь райских кущ на высоком берегу Тивериадского моря.
К тому же, были всякие отъезды: я стал посещать музеи и выставки, потихоньку хочу вернуться к критике и даже шире... Словом, и в райских кущах есть своя жизнь.
... Ну, а скоро мы с тобой будем сидеть рядком уж если не на берегу Средиземного моря, то Тивериадского - это точно.
Валюха, я охотно понимаю твою патетику, это пройдет, здесь - тем более. В этом мире очень трудно полагаться на кого-либо: на самого себя, и то с оговорками. Я не могу что-либо обещать. Не случайно я удалился на поселение, как здесь говорят, вышел на поселение, - почти в скит, поэтому я мало полезный человек в суете жизни. Но я всегда был и останусь твоим человеком... Главное, держи нас в курсе...
Отвечаю на вопросы.
Сказать что-либо, "опираясь на собственный опыт", - нет возможности. И опыт иной, и все другое. "Мешать" может здесь решительно все, тем более, при определенных обстоятельствах. Многим становится все настолько мешать, что, продав все до нитки, сваливают в "упорядоченные" страны. Сейчас в моде такой сюжет: в Вене вновь объятия и целование, но уже, возможно, без слез. Старые да малые, да всякие окраинные, зачуханные да занюханные, к нам на отдых и произрастание, остальные - прямики. Их, говорят, уже процентов восемьдесят. Да это всем известно, Израиль - не в моде, тут инфляция, засилье крапивного племени - чинуш и т.д. и т.п. Об этом пишут "плохие" письма, мое - хорошее, а потому я предоставляю вас собственному "выбору места".
Согласно моде поступил и мой братец Фридрих, отбывший из Москвы месяц назад, должно быть сейчас в Риме, здесь он едва ли появится, хотя доставка сюда бесплатная с любой точки планеты и юристу можно рассчитывать на профессиональную работу.
Брать надо с собой все, словно при переезде с квартиры на квартиру. На всякий случай багаж для детей организуй отдельно, вдруг ребятишкам захочется самим испытать судьбу. Впрочем, здесь их ждет серьезная жизнь, а для молодого человека - полтора года службы и ежегодные милуимы. Впрочем, служба здесь такова, что для многих это - лучшее время, хотя служба суровая. Первые месяцы -тирану, школа молодого солдата: сон четыре часа и нагрузка условий войны.
Если у тебя есть или будет живопись и графика, надо постараться привезти поболее, возможно, будет время на экспертную комиссию, это дело стоящее.
Для меня же, если будет возможность: слайды и фотографии, как можно больше и не только мишкиных, не только свердловских, но и московских ребят.
Помню всех с любовью, нежностью, и ничем это сверху не заваливается, и нет людей, способных заслонить ни свердловских, ни московских ребят. Всем им мой низкий поклон и наилучшие пожелания.
20 ноября 1977
Аршах
Дорогие, наша жизнь настолько не тривиальна, что не то, что писать, только внутренне проработать ситуацию не всегда представляется возможным... Уж очень была быстротекуча недавняя пора, и казалось: завтра по новой пойдет жизнь, а в таких обстоятельствах как-то нейдет перо летописца, жизнь впритык - не для описаний...
... В нашем мошаве случились обстоятельства, в результате которых осталась только одна наша семья, не считая братьев Диамантов - основателей мошава. Образовалась критическая ситуация - нет желающих выходить на поселение, и вероятность нашего возвращения в Иерусалим очень велика. Есть вариант: нас приглашают в один богатый кибуц около Ашкелона, где есть русская группа. Там идеальный уклад жизни, полностью свободный от бытовой суеты, на всем готовом, но жаль уходить от природы, а возврат в Иерусалим - это жизнь в бетоне и на камне. Впрочем, в этом мире возможны всякие решения.