Лев Незнанский. Жизнь и думы. Книга 1
Шрифт:
8 июля 1977
Иерусалим
Здравствуйте, дорогие! Сегодня пятница, 8 июля, завтра уже окончательно отпраляемся в мошав на Галилейском море, а сегодня - сборы, прощальные разговоры, финансовые дела и т.д. Для всех вас наше передвижение на двести километров на север от Иерусалима обнаружить на карте возможно, но ощутить реальный размер едва ли. Здесь это - три часа хорошей езды по западному берегу Иордана по всей длине от Мертвого до Галилейского моря, сквозь вечное
5 июля Люся покончила со своим институтом, сдав последний экзамен. Я с детьми почти две недели в то время был в мошаве, работал как мошавник. Это значит с утра до ночи по собственному разумению, то есть: перерывы в работе, начало и конец рабочего дня определяются самостоятельно - важен результат. Обживали наш караван, а в семь вечера отправлялись на купание. В мошавную машину форд-транзит входит до 20 человек, сейчас я приехал на ней, оставив свой минибус, т.к. мы забираем стиральную машину, телевизор и всякую дребедень, хотя караван сам по себе идеально оборудован американцами для уюта.
... Что говорить, купание при луне на нашем море, это - вещь! Для глаза! Для тела! Для дыхания! Для души! Домой - в гору, круча более чем в двести метров, это мы поднимается со дна моря, так как мошав, стоящий на горках, находится на нулевой отметке, - это уровень моря, т.е. мирового океана.
Натуральный ритм жизни, где будят не петухи, а божьи птахи, да во все горло, да ветер, шелестящий листву эвкалиптов над караваном, свежесть утра - лучшая пора суток, и держится она почти до полудня, затем несколько часов душных, на солнце - знойных. Природный ритм ведет жизнь, даже снабжение без затруднений: в двух шагах лавка, торгующая в кредит.
июль 1977
Хайфа
Дорогие дядя и братья! Сейчас у Гриши прочитал письма дяди и Фридриха, узнал, что в июле должны были собраться все и решил сразу же написать вам.
Я чрезвычайно рад, счастлив бодрости, молодости дяди; тому, что Вы, дядя, бремя жизни несете с достоинством. Перед отъездом я писал Вам, но не было пути, не удалось говорить, не удалось прощаться. Ваши же письма - продолжение не только кровной, не просто семейной связи - они для меня неизмеримо большее: вся моя долгая жизнь, начиная с сорок первого.
Я очень хотел застать этим письмом братьев своих, встретившихся одновременно с Вами, дядя, быть может, впервые за многие десятилетия, пусть физически без меня, - это не столь существенно. Существенно, что я незримо среди вас, как вы все всегда со мной, во мне, как нечто неотъемлемое, как нечто более существенное, чем я сам. Это понимаешь на расстоянии, это понимаешь со временем - тут мудрость опыта и его жестокость.
Дядя, отвечаю на Ваш вопрос, обращенный к Грише, тем более, что он сидит напротив (мы только что поужинали с пивком из морозильника), и делает перевод специальной статьи с иврита. А я человек легкомысленный, науки мне этой уж не одолеть, так я обхожусь русским. Вот и сейчас - с Вами.
"Как устроился Лева?" - ответ для всех времен, в полной независимости от конкретной обстановки (работа, материальное положение, место жительства и т.д.), может быть только один - прекрасно, лучше, чем в самом счастливом сне. Нужно ли это аргументировать?
Ведь только здесь, где небо и земля все более освобождают, где дышится полной, не стесненной страхами и предчувствиями, грудью, есть та жизнь, к которой я невольно стремился всю жизнь, и вот - получил. Только одна горечь: не видел я отца в последние минуты, вы все вне возможности обнять, пожать руки, - это огромная плата за это счастье, за то, что дети растут и не знают всех вас. Это и есть та праведная жестокость жизни, о которой я писал, которую всем нам надлежит нести с достоинством.
Не знаю, есть ли у вас возможность в той, оставленной нами жизни, понять эти простые вещи, понимает ли это в особенности Фридрих - это очень важно, принципиально, поскольку тогда не так уж важны другие вещи. К сожалению, очень многие довольно быстро забывают главное и начинают страдать от вещей незначительных, поскольку не имеют бед существенных.
Я считаю себя счастливчиком - два года в Иерусалиме я не лежал на печи, сейчас я приехал на берег Галилейского моря и живу с семьей в научно-техническом поселении (мошаве) русских ученых.
Живем мы в эвкалиптовом лесу, в американском караване со всеми удобствами, каждый вечер купаемся в море, а днем много работаем. Люся полдня печатает на электрической пишущей машинке IBM на английском и иврите (учится), вторую половину ведет садик. Я осваиваю спец. оптику, организую лабораторию, а сейчас в Хайфе в мастерской заказчика изучаю это дело. Я здесь уже вторую неделю в командировке, на пятницу и субботу возвращаюсь домой, но вчера, в субботу, пришлось проехаться в Иерусалим.
... Дети весь день бегают босиком по зеленому ковру мошава, забавы у них самые натуральные - купание, собаки (у нас есть щенок), и мороженое, которое они непрестанно таскают из холодильника в лавке, благо не надо денег, т.к. лавочник просто регистрирует в свое книжке стоимость. Торговля идет месяц в кредит, потом оплата одним чеком. До лавки - двадцать метров, - забот нет.
Сейчас довольно тепло, многие называют это жарой, я пью пиво. Когда оно в морозилке только-только начинает схватываться в кристаллики, надо вытащить запотевшую бутылку, и тогда оно, не дав нисколько пены, плотно льется в стакан.
И тут ты припадаешь и долго тянешь сквозь плотно сдвинутые губы - чуть-чуть, щель самая малая. Струйка начинает щекотать язык, а в душу начинает ниспадать такое довольство жизнью, что я только был бы рад, если вы воспользуетесь моей методикой.
4 августа
Аршах
Дорогой Алеша, наконец-то письмо твое нашло меня на высоком берегу святого моря - Тивериадского, где я с семьей живу вот уже скоро два месяца в поселении русских ученых-физиков и инженеров Аршах ("черный ящик", термин из физики). И на наших аккуратно стриженых лужайках не услышишь ни одного нерусского слова ни днем, ни ночью, вот уж только тогда, если заблудится какой-либо турист, как сегодня два волосатика из Чикаго, что ошиваются вокруг нашего моря круглый год, а сейчас они толпами бродят по тем самым местам, где пророки шлялись когда-то как самые обыкновенные тутошние парни. Эта действительность так перемешана с историей на каждом шагу, что грех ее делить.