Лев Троцкий
Шрифт:
Пора относительного провинциального умиротворения для Троцкого завершалась. Предстояли нервные и динамичные перипетии во Франции, Норвегии и, наконец, в Мексике.
Литературная деятельность
Еще пребывая в консульстве, Троцкий сделал набросок своей издательской программы, [1165] свидетельствовавший, что он намеревался активно использовать новейшую отечественную историю в предстоявшей борьбе. Он объявил об учреждении фонда для издания работ Ленина и важных документов партии, «опубликование которых в Советской республике запрещено сталинским аппаратом и карается как «контрреволюционное» преступление».
1165
HU.HL, bMS Russ 13.1. T 3165.
Он намечал опубликовать протоколы мартовского совещания руководящих деятелей партии большевиков 1917 года (они должны были дать представление о «соглашательской» позиции Сталина, Молотова и других нынешних руководителей партии накануне приезда в Россию Ленина), протокол заседания Петроградского комитета партии 1 ноября 1917 года, на котором Ленин назвал Троцкого «лучшим большевиком», протокол военной секции Восьмого съезда партии (здесь Ленин поддержал усилия Троцкого по строительству регулярной армии), последние письма Ленина и т. д.
Действительно, появившаяся через несколько лет книга Троцкого «Сталинская школа фальсификации» [1166] содержала несколько важных документов, обозначенных в издательской программе, которые позволяли создать более сбалансированное представление о недавнем прошлом, в основном о политике большевистского руководства в 1917 году, о разногласиях Ленина с Каменевым, Сталиным и другими «внутренними» руководителями после возвращения большевистского вождя из эмиграции, о высокой оценке Лениным Троцкого и т. д. Но полностью издательская программа выполнена не была из-за недостатка средств, а также потому, что Троцкий занялся другими, более актуальными, с его точки зрения, делами.
1166
Троцкий Л. Сталинская школа фальсификации: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. Берлин: Гранит, 1932.
По прибытии в Турцию Троцкий сразу же возобновил работу, начатую в Алма-Ате, которая должна была дать представление сторонникам, противникам, всей читающей публике о его жизненном пути от первых детских воспоминаний до последних месяцев.
После переселения на Принкипо свободного от политических занятий времени оказалось больше. ««Моя жизнь» была написана в один присест и завершена в течение нескольких месяцев», — писала Наталья Ивановна. Сам Троцкий был убежден, что затворничество в турецкой глуши — временный эпизод в его бурной жизни, и торопился воспользоваться им, чтобы довести до современников и потомков свою трактовку минувших этапов собственной деятельности. [1167]
1167
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. C. 5.
Об интенсивной работе отца Лев Седов писал тем, кого считал еще своими единомышленниками в СССР. 9 июля он отправил письмо И. Я. Врачеву, который как раз перед этим заявил о своем примирении со сталинским режимом. «У нас без перемен, — говорилось в этом письме. — Старик много работает — подготовляет книги для печати. Со здоровьем так себе — малярия, переутомление и пр[очее]. Да и здесь очень неважно, а единый фронт от сэра Остина — до Сосо — не дает никуда продвинуться». [1168]
1168
РГАСПИ. Ф. 325. On. 1. Ед. хр. 481. Л. 129; Лев Троцкий, Константинополь, 1929 год / Публ. М. М. Пантелеева // Исторический архив. 1993. № 1. С. 219. Сэр Остин — министр иностранных дел Великобритании О. Чемберлен; Сосо — И. В. Сталин.
Рукописью заинтересовались американские и английские издатели. Уже в 1930 году книгу выпустили издательство «Скрибнер и Сыновья» в США и издательство Торнтона Баттерворса в Великобритании. В том же 1930 году мемуары Троцкого появились на парижских и мадридских книжных прилавках, а также в Праге — на чешском и в Варшаве — не только на польском, но и на языке идиш. Так началось сенсационное шествие этой книги по всему миру — от Китая до латиноамериканских и даже нескольких африканских стран. [1169]
1169
Sinclair L. Op. cit. V. 2. P. 1250–1255.
На русском языке мемуары вышли в двух томах в издательстве «Гранит» в Берлине. Это издательство, принадлежавшее А. С. Кагану (он владел еще двумя берлинскими издательствами — «Обелиск» и «Парабола»), и позже публиковало книги Троцкого, интерес к которым проявляла эмигрантская публика разных взглядов. Книгоиздатель получал прибыль, хотя явно не мог чувствовать себя в безопасности при нагнетавшейся советскими властями кампании против Троцкого и бешеных выпадов со стороны национал-социалистов. Приход нацистов к власти в начале 1933 года положил конец существованию «Гранита», как и всех других издательских домов, принадлежавших не только евреям-иммигрантам, но и евреям — уроженцам самой Германии.
Мемуары Троцкого обладали достоинствами и недостатками, присущими этому жанру литературы. Они были субъективны и пристрастны, что автор не отрицал, заявляя, что эта книга — не фотография жизни, а ее составная часть, что на ее страницах он продолжает борьбу. Правда, тут же Троцкий начинал со свойственным ему блеском играть словами, утверждая, что именно в этом субъективизме и состоит возможность «сделать биографию объективной в некотором более высоком смысле, т. е. сделать ее наиболее адекватным выражением лица, условий и эпохи». [1170]
1170
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 7.
Мемуары Троцкого, увлекающие читателя с первых страниц, написанные живым, свободным языком с использованием всех возможных литературных приемов, были точны в фактологическом отношении. В то же время они были сугубо полемичными и как таковые нередко заостряли внимание на одних событиях, игнорируя или мельком упоминая другие. В целом же двухтомник представлял собой персонифицированную историю революционного движения в России.
Особенно ярко описана в них внутрипартийная борьба 1923–1927 годов, причем знакомство с позицией Троцкого, при всех предвзятостях (главной из них является не вполне искренняя идеализация Ленина и ленинского периода в развитии большевистской власти), исключительно важно для понимания того, как зародившаяся в 1917 году тоталитарная система постепенно оказалась способной перерасти в зрелый, всесторонне оформленный тоталитаризм, в сталинскую репрессивную машину, охватывавшую все сферы жизнедеятельности общества.
В субъективности и полемичности была одновременно и сила, и слабость этого труда. Но так или иначе на протяжении последовавших почти восьмидесяти лет ни один серьезный исследователь истории революционного движения в России, истории становления советского режима не проходил мимо этой работы. Одни читатели, разделявшие установки Троцкого, относились к книге восторженно. Другие стремились выискать в ней максимум противоречий и неверных оценок. Но с 1930 года мемуары Троцкого стали жить своей жизнью. Пропутешествовав по странам и континентам, они смогли дойти, наконец, в начале 1990-х годов до широких читательских кругов России.