Лев Троцкий
Шрифт:
На оба письма Троцкий дал подробные ответы, являвшиеся последними его обращениями, адресованными советским гражданам, которые были написаны внутри страны. В «циркулярном письме» под заголовком «Слишком примиренческая линия?» [1132] Троцкий соглашался с невыполнимостью даже минимальных лозунгов, «поскольку они зависят от доброй воли руководства». Требования эти, писал он, можно рассматривать только как средство мобилизации массы, с которой можно вести разговор на понятном ей языке. Троцкий выражал надежду, что «центризм» будет выделять из своей среды «правые» и «левые» элементы, таким образом произойдет дифференциация, бюрократы пойдут направо, рабочие — налево. «Чем принципиальнее, тверже, смелее будет наша позиция, тем быстрее и здоровее пойдет этот процесс дифференциации». Это были прекраснодушные фразы, никакого отношения к политическим реалиям не имевшие.
1132
HU.HL, bMS Russ 13. Т 3152; Троцкий Л. Письма из ссылки. 1928 г. С. 233–235.
В то время, когда Троцкий оказался в почти полной изоляции, произошло событие, которое, как представлялось вначале, окончательно ставило крест на его карьере, но на поверку оказалось серьезнейшей ошибкой Сталина, давшей возможность его заклятому врагу не только возобновить активную деятельность, но восстановить свою всемирную известность и авторитет.
Поезд в Одессу. Пароход в Турцию
Можно полагать, что Сталин существенно переоценил степень влияния и авторитета Троцкого, сохранившиеся к началу 1929 года. Над «кремлевским горцем» витала тень всемогущего председателя Петроградского совета времени Октябрьского переворота и столь же могущественного наркомвоенмора периода Гражданской войны. Сталин явно недооценил степень влияния и власти, которыми сам теперь владел, не мог еще свыкнуться с тем, что превратился уже в единоличного диктатора. Свойственные ему осторожность и постепенность на этот раз его подвели. Собственно говоря, на какой-то момент он просто изменил этим принципам, за что был наказан и в то же время, как будет показано в четвертой части этой книги, в определенном смысле вознагражден, ибо получил козырь в виде, казалось бы, мощного «исчадия ада» за рубежом, на козни которого можно было сваливать внутренние неудачи на протяжении следующего десятилетия.
Продолжая считать Троцкого опасным и сильным противником, не понимая в полной мере, что теперь он мог стать таковым лишь в случае каких-либо чрезвычайных событий, Сталин полагал крайне важным заставить Троцкого замолчать, причем в ближайшее время, что обусловило бы закрепление режима личной диктатуры.
Существовали три возможных пути достижения этой цели. Первый — физическое устранение. Казнь на основе решения суда исключалась, поскольку имя Троцкого было известно всей стране как одного из создателей и руководителей большевистского режима. Троцкого клеймили как проводника «меньшевистского уклона» или даже изначального врага ленинского учения, но отнюдь не как агента империалистических держав. Убийство из-за угла также не рассматривалось, ибо аппарат и техника таких операций еще не сложились. А главное, Сталин продолжал играть во «внутрипартийную демократию». Не ставить же в самом деле на рассмотрение Политбюро вопрос о физическом устранении Троцкого, что было бы полнейшей бессмыслицей. По тем же причинам неприемлем был и второй путь — заключение Троцкого в тюрьму. В качестве политзаключенного Троцкий мог бы приобрести авторитет мученика за идею.
Наконец, третий путь — изгнание за границу, и он оказался наиболее приемлемым. Учитывая, что оппозиционные группы в зарубежных компартиях и вне их были малочисленны, не пользовались существенным влиянием, претерпевали расколы, вряд ли можно было предположить, что Троцкому удастся объединить вокруг себя значительные международные левые силы.
Был, правда, еще один путь, который, видимо, рассматривался Сталиным, — продолжать содержать Троцкого в ссылке, усилив его изоляцию, перекрыв каналы возможных связей, игнорируя его существование в печати. Троцкий, скорее всего, был бы постепенно забыт, а там стало бы видно, что делать дальше. Но ненависть Сталина и стремление решить «проблему Троцкого» как можно быстрее превысили ментальное сталинское чувство осторожности, и он стал склоняться к высылке Троцкого из страны.
Правда, сначала Троцкого попытались заставить замолчать уговорами и угрозами. 16 декабря в его доме появился представитель ОГПУ Волынский, передавший устный ультиматум, содержание которого в форме прямой речи Троцкий при его великолепной памяти передал в воспоминаниях, можно полагать, достаточно точно: «Работа ваших единомышленников в стране приняла за последнее время явно контрреволюционный характер; условия, в которые вы поставлены в Алма-Ате, дают вам полную возможность руководить этой работой; ввиду этого коллегия ГПУ решила потребовать от вас категорического обязательства прекратить вашу деятельность, — иначе коллегия окажется вынужденной изменить условия вашего существования в смысле полной изоляции вас от политической жизни, в связи с чем встает также вопрос о перемене места вашего жительства». [1133]
1133
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 308.
Это был ультиматум не ОГПУ, а лично Сталина, который, видимо, все еще колебался в определении судьбы лидера оппозиции. 26 ноября 1928 года на заседании Политбюро Сталин поставил вопрос «О контрреволюционной деятельности Троцкого». Решение как совершенно секретное было отправлено в «особую папку». [1134] Но и в «особой папке» никакого решения, по сути дела, обнаружить не удалось. В качестве постановления там фигурирует обтекаемая фраза: «Предложить ОГПУ провести в жизнь решение ЦК». [1135]
1134
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Ед. хр. 714. Л. 5.
1135
Там же. Оп. 162. Ед. хр. 7. Л. 5.
Только через два дня Сталин распорядился отправить выписку из протокола в единственном экземпляре в ОГПУ на имя председателя этого ведомства Менжинского и его заместителя Ягоды, [1136] а конкретные указания, в чем же именно состоит это незафиксированное решение, Сталин, видимо, дал Менжинскому и Ягоде при личной аудиенции. Именно эти распоряжения и передал Троцкому Волынский.
Волынский оставался в Алма-Ате, ожидая новых инструкций, которые получил 20 января 1929 года. Инструкциям предшествовало заседание Политбюро 7 января, в повестке дня которого под пунктом 29 значилось: «О Тр[оцком]». На этот раз решение было лапидарным: «Выслать за границу за антисоветскую работу». Выписка из протокола была тотчас послана Менжинскому. [1137] Однако еще почти две недели шла подготовка операции по выдворению Троцкого из СССР.
1136
Там же. Оп. 166. Ед. хр. 283. Л. 17.
1137
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Ед. хр. 721. Л. 26.
HU.HL, bMS Russ 13. Т 2944; Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 313.
Получив соответствующую бумагу, Волынский 20 января явился в дом Троцкого в сопровождении большой группы агентов ОГПУ, которые заняли все входы и выходы, как будто ссыльный мог совершить побег. Троцкому была предъявлена выписка из протокола заседания коллегии ОГПУ от 18 января 1929 года:
«Слушали: Дело гражданина Троцкого Льва Давидовича по ст[атье] 58/10 Уголовного Кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против советской власти.
По становили: Гражданина Троцкого Льва Давидовича — выслать из пределов СССР». [1138]
1138
HU.HL, bMS Russ 13. Т 2944; Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 313.
От Троцкого потребовали расписки, и он написал:
«Преступное по существу и беззаконное по форме постановление ГПУ мне объявлено 20 января 1929 г.».
В течение всего дня 21 января шла спешная упаковка вещей, главным образом рукописей и книг. Багаж составили только самые необходимые личные вещи. Почти все скромное домашнее имущество, приобретенное в Алма-Ате, было передано под расписку представителям ОГПУ. С собой было взято минимальное количество книг, а остальные сданы властям. [1139]
1139
HU.HL, bMS Russ 13. Т 2945. Л. 1–3.
Основное внимание Троцкий, его жена и сын сосредоточили на срочной комплектации материалов личного архива. А к этому времени в архиве Троцкого накопились материалы огромной важности: документы его деятельности до 1917 года, в том числе протоколы августовской конференции 1912 года, переписка с социал-демократами разных стран, Лениным и другими большевистскими деятелями, приказы председателя Реввоенсовета Республики, стенограммы его личных докладов на партийных съездах, конференциях, всевозможных собраниях и митингах и другой разнообразный материал. Не имея инструкций по поводу личной документации, Волынский не препятствовал Троцкому собирать архив. [1140] Отлично понимая его ценность, Лев Давидович сомневался, что ему удастся вывезти архив за рубеж, но все же старался, надеясь на случай, чтобы не потерялась ни одна бумага. Сундуки с документами составили основную часть багажа.
1140
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 314.