Левый фланг
Шрифт:
К утру сильно подморозило. Тонкий ледок звенел под ногами стеклянным звоном, когда Зарицкий почти бежал в штаб, поднятый с постели офицером связи, который дежурил вместе с Головным. Этот младший лейтенант, почти мальчик, в новых золотых погонах, возбужденный и перепуганный, не мог толком объяснить, что же там случилось, и майор с досадой отмахнулся от него, чтобы не тратить времени впустую.
Да и в штабе ничего еще не было известно, кроме того, что немцы начали наступление на севере. Но капитан Головной чувствовал себя на высоте: он сразу же всех поднял на ноги, едва позвонили с в е р х у. Начальник разведки пришел первым и был благодарен оперативному дежурному
Лишь к полудню туман рассеялся, и обстановка немного прояснилась: немцы начали контрнаступление полтретьего ночи на участке 31-го гвардейского корпуса. Они ввели в бой массу танков, которые двинулись в атаку с зажженными фарами и к рассвету, взломав оборону, расширяя прорыв новыми клиньями, устремились в общем направлении на Бичке.
Давненько такого не бывало, кажется, с сорок второго года. За это время в полках почти не осталось тех солдат, которые знали истинную цену окружениям, да и среди офицеров добрая половина новичков, привыкших только наступать. Комдив Бойченко приказал выдать всем гранаты, даже медикам, и быть начеку. Слово «окружение» стало к вечеру самым ходовым, как и в первые месяцы войны. И к вечеру в районе расположения дивизии появились блуждающие в лесах солдаты — оттуда, с севера, где шли неравные бои в глубине нашей обороны. Давно уже Зарицкий не допрашивал своих, а тут надо было каждого допросить и отправить в тыл на сборный пункт. «Не очень-то приятное занятие под з а н а в е с», — думал он, вспомнив любимое выражение комкора.
Весь этот день подполковник Лецис провел на переднем крае. Он с утра разослал всех своих офицеров в части, а потом и сам не выдержал — отправился туда же. Бондаревский полк одним батальоном развернулся почти строго на север, на всякий случай, и бойцы спешно окапывались на новом месте. Начальник политотдела обходил роту за ротой, приглядываясь к людям. Солдаты работали без всяких перекуров, до седьмого пота. И он не отрывал их от дела общими, ничего не значащими вопросами, вроде того что — «ну, как, ребята, не пустим немецкие танки к Будапешту?» или — «ну, как, молодцы, не боитесь окружения?» Он не терпел политического бодрячества, без которого иные никак не могут обойтись в трудную минуту. Лецис знал, что солдаты довольны уже тем, что он находится среди них. Иногда кто-нибудь из бойцов спрашивал его: «Верно ли, товарищ подполковник, что немцы прорвались на севере?» Тогда он приостанавливался и отвечал: «Да, правда». — «Но вы не беспокойтесь, мы их остановим, если повернут на нас». — «Должны остановить», — коротко отвечал он и шел дальше.
Он придерживался золотого правила: не убеждай людей в том, в чем они сами давно убеждены, — иначе твое слово потеряет цену, а сначала постарайся понять их настроение. Что ж, старые солдаты были настроены на боевой лад. Однако он точно уловил, как взволнованы сегодня новички, которые немало понаслышаны о немецких окружениях начала войны, как они тайком, с надеждой посматривают вслед ему, начальнику политотдела. С них и надо начинать. Пусть видавшие виды бойцы расскажут новобранцам, что не так страшен черт, как его малюют. Это будет лучше. Такие собрания и нужно провести во всех без исключения ротах и батареях, тем более, что ветераны — они же и коммунисты. Как он раньше не догадался сделать этого? Но кто же знал, что еще придется воевать в проклятых окружениях.
Под вечер в бондаревский полк прибыл истребительный противотанковый дивизион. Лецис решил взглянуть, как устраиваются на новом месте и артиллеристы.
Среди них тоже было много незнакомых лиц, и он подумал, что давненько, выходит, не навещал истребителей танков. Непорядок. Хотя личный состав таких перволинейных подразделений обновляется быстро, как и в пехоте, но это не оправдание для него.
— Разрешите обратиться, товарищ подполковник?
Лецис поднял голову и встретился лицом к лицу с сержантом в нагольном полушубке, который стоял перед ним навытяжку, молодо расправив плечи.
— Да, пожалуйста, — сказал он и поискал глазами, где бы тут присесть с устатка.
Он расположился на невысоком штабельке снарядных ящиков, а сержант все еще стоял по команде «смирно», не зная, как вести себя в таком случае. Лецис показал на свободное место рядом.
— Так что у вас, товарищ Тишин?
Микола заметно смутился оттого, что, оказывается, сам начальник политотдела знает его фамилию, и продолжал стоять перед ним, растерявшись окончательно. Лецис покачал головой, улыбнулся.
— Что же вы? Садитесь.
— Я постою, товарищ подполковник.
— Как будет угодно. Итак, слушаю. Я хочу вступать в партию…
— В чем же дело? Подавайте заявление. Рекомендации есть?
— Все есть, товарищ подполковник. Но, говорят, что меня могут не принять.
— Кто говорит?
— Тут один…
— И что говорит этот о д и н?
— Я же был на оккупированной территории, товарищ подполковник.
— Но в действующей армии вы, кажется, больше года. И награды у вас, кажется, есть. Так ведь, товарищ Тишин?
— Три ордена, ну и медали. — Вполне достаточно.
— Но, говорят, что ордена орденами, а…
— Как это так — ордена орденами? Конечно, награда — не пароль, по которому тебя немедленно принимают в партию безо всяких. Однако боевой орден — неплохая рекомендация.
— Значит, можно подавать заявление, товарищ подполковник?
— Вполне можно, — сказал Лецис и посмотрел в его юные доверчивые глаза.
— Но говорят, товарищ подполковник, что надо было вступать в партию в начале войны, а не в конце, что в конце-то войны любой и каждый норовит вступить.
— Кто это у вас тут занимается такой «политработой», с позволения сказать? Во-первых, любого и каждого мы не принимаем. Во-вторых, тот, что н о р о в и т вступить, сразу виден по полету.
— Извините, товарищ подполковник, мне уж хотелось все узнать, чтобы быть в партии как у себя дома.
— Верно, товарищ Тишин, в партии надо чувствовать себя именно как дома, а не как среди временных знакомых.
— Разрешите идти, товарищ подполковник?
— Да, пожалуйста, дел у вас сегодня хоть отбавляй…
Тишин торопливо козырнул, неловко повернулся кругом на льдистом, подтаявшем снегу и побежал к своему расчету. Он давно собирался поговорить с начальником политотдела, который, по слухам, стал большевиком в то время, когда его, Миколы, и на свете не было. И вот, наконец, сегодня, представился удобный случай. Теперь-то он уж ни в чем не сомневался, раз сам подполковник Лецис одобрил его намерение. Пусть этот старшина Нефедов, помкомвзвода, не упрекает его в том, что он будто бы выслуживается. Три ордена получил — выслужился. В партию решил вступить — опять чтобы выслужиться. Да перед кем? Перед смертью, что ли? И в чем его вина, если он вместе с земляками был перехвачен в поле немецкими мотоциклистами в сорок первом? А если воюет зло, не боится ни черта, ни дьявола, так ведь ему надо еще особо, дополнительно посчитаться с немцами — за Оксану.