Левый фланг
Шрифт:
Комкор остался доволен настроением людей, которые понимали всю опасность концентрических ударов противника на Будапешт, но и виду не показывали, что боятся окружения. Пехота научилась прятать свою тревогу, занимаясь обычным делом: то старую траншею углубит, то новый ход сообщения пророет, то возьмется строить лишнюю землянку на всякий случай. Говорят, что пехота меньше других родов войск знает, что делается вокруг, но стоит генералу побывать среди пехоты, как и он почувствует себя увереннее.
Именно в таком расположении духа генерал Шкодунович заехал с НП комдива в
Некипелов стал докладывать обстановку во всех деталях, хорошо понимая, впрочем, что все это уже известно комкору со слов комдива. Он слегка бравировал своей памятью: не глядя на карту, называл населенные пункты, высоты и иные ориентиры в полосе обороны дивизии и на стыках с ее соседями. Шкодунович терпеливо слушал, изредка поглядывая на офицеров. У каждого на ремне по нескольку гранат, кобуры туго набиты запасными обоймами, полевые сумки тоже распухли, наверное, от патронов, и в углу, отливая желтизной прикладов, стояли новые, с и г о л о ч к и, автоматы. Да и у самого начальника штаба красовались сбоку темно-зеленые л и м о н к и, прихваченные с партизанским шиком к дорогому, фигурной строчки, глянцевитому ремню. Одним словом, штаб был во всеоружии.
— Вид у вас, товарищи, весьма воинственный! — сказал командир корпуса, затаив улыбку в смоляных усах.
Некипелову не понравилась его ирония, он заметил:
— На бога войны надейся, а сам не плошай.
— Кстати, плошать-то никогда не следует, — охотно согласился генерал. — Ну-с, теперь я коротко введу вас в общий курс событий.
Некипелов расстелил перед ним с т р а т е г и ч е с к у ю карту-пятисотку.
— В районе Бичке противник остановлен подоспевшими артполками резерва фронта. Сюда же переброшены один танковый и два мехкорпуса. Под Замоем, как вы догадываетесь, положение также начинает стабилизироваться. Главное сейчас — жесткая оборона. Не буду скрывать, мы срочно оборудуем вторые оборонительные рубежи, вот здесь и здесь, — генерал размашисто провел жирные линии восточнее села Чаквар, за командным пунктом корпуса. — Так что вы сами понимаете, какая ответственность ложится именно на вас.
Обступившие его офицеры молчали: эти вторые рубежи озадачивали каждого из них. «А все же он чего-то не договаривает», — решил Некипелов, искренне недоумевая, как можно таким бодрым тоном рассуждать о незавидном положении, в котором очутился корпус.
— Кстати, вы правильно поступили, что вооружились до зубов, — сказал в заключение комкор и отошел от карты.
На пергаментных залысинах начальника штаба заметно проступил румянец. Сутулясь по-стариковски, он аккуратно сложил г а р м о ш к у пятисотки — глаза бы не глядели на нее! — и попросил разрешения закурить.
— Курите, курите, товарищи! — сказал Шкодунович.
Когда-то он помнил в этом штабе любого вестового, хотя командовал дивизией всего два месяца. Теперь же вокруг все незнакомые лица, за исключением полковника Некипелова. Тогда Некипелов был майором, помощником начальника оперативного отделения, и вот дотянулся до наштадива. Значит, мужик дельный, пусть и не кадровик, а к л а с с и ч е с к и й запасник, как сам он называл себя в то время. Одно плохо: сразу попал в дивизионный штаб, минуя полк с его т е р м и ч е с к о й закалкой духа.
Взгляд комкора неожиданно остановился на Головном.
— Ба-а, да тут у меня еще один старый знакомый! Как поживаете, капитан?
— Спасибо, товарищ генерал, неплохо.
— Рисуете?
— Рисую.
— Видал ваши отчетные карты. С таким талантом можно и в генеральный штаб!
«Определенно чего-то знает», — думал Некипелов о командире корпуса, который — странное дело! — находит еще время для разных пустяков.
Но Шкодунович знал сейчас не больше, чем все эти штабные офицеры: он просто побывал сегодня на переднем крае и убедился лишний раз, что пехота сорок пятого года, давно переболев т а н к о б о я з н ь ю, не страшится теперь ни черта, ни дьявола — ни танков, ни окружений.
— Ну-с, мне пора, — Шкодунович встал, поискал глазами свою папаху из серого каракуля.
— Пожалуйста, вот она, товарищ генерал, — Некипелов подал ее комкору и, собираясь проводить гостя до машины, накинул шинель на плечи.
У ворот они столкнулись лицом к лицу со Строевым.
— Где вы пропадаете, Иван Григорьевич? — спросил командир корпуса таким тоном, будто и заезжал только ради Строева.
— Я сейчас прямо из штаба армии, выбивал там противотанковые мины.
— Одним словом, выступали в роли чрезвычайного уполномоченного по м и н о з а г о т о в к а м?
— Приходится.
Генерал учтиво повернулся к начальнику штаба, энергично пожал ему руку. Некипелов, польщенный вниманием комкора, поспешил оставить их вдвоем. Шкодунович взял Строева под локоть, и они пошли вдоль улицы, на восточную окраину села. За ними, поотстав немного, тронулся генеральский виллис.
Строев сбоку, мельком посматривал на Шкодуновича: лицо осунулось, веки набухли от бессонницы, даже усы повяли, но в глазах все та же мягкая лукавость, за которой может скрываться что угодно: боль, досада, изнуряющее беспокойство.
Комкор давно привык обращаться с ним просто-запросто, а он не мог так. Единственное, что позволял себе, называть комкора по имени и отчеству.
— Ну-с, поделитесь со мной тревогами.
— У вас наверняка своих хватает, Николай Николаевич. Да и вряд ли вы приехали советоваться к нам. Что мы можем подсказать снизу?
— Какой колючий! А сам ведь знает преотлично: когда тебе худо, то и у ординарца станешь искать поддержки!
— Нас учили в академии решать оперативные задачи за противника…
— Помню, — живо отозвался Шкодунович, глядя прямо перед собой. — Ну и что?
— А мы пренебрегаем иной раз академическими уроками на том основании, что война многое перечеркнула из наших старых представлений. Но аксиомы остаются аксиомами. И нужно бы считаться с ними, тем паче в обороне. Мы как-то перестали думать за противника: все равно, мол, наша берет. Отсюда и такие неприятные сюрпризы, как последние контрудары немцев, которые сосредоточили именно здесь, на юге, самую мощную танковую группировку.