Левый фланг
Шрифт:
Однако пора и отдохнуть немного. Бирюзов снял китель и пошел чистить зубы. В ванной машинально глянул в зеркальце над краном и невесело улыбнулся самому себе. Вид усталый, под глазами отеки, брови сердито ощетинились. Ну, что, генерал, стареешь на гарнизонной-то службе? Начинал войну бравым молодцом, а теперь отяжелел, и седина пробилась на висках, и суровые морщины на лице, будто след топографических горизонталей тех высот, что остались за плечами. Негоже сдаваться в сорок лет, тем более, что Георгий Димитров назвал тебя юным генералом.
Телефонный звонок помешал ему привести себя в порядок перед сном. Дежурный по штабу докладывал о том, что задержана группа офицеров старой болгарской армии и что в одном из районов Софии неспокойно. Бирюзов терпеливо выслушал, привычно бросил в трубку:
— Сейчас буду.
И снова надел китель, стал собираться в штаб.
Это уже не первый случай, когда София испытывает подземные толчки. Откуда они? А впрочем,
…Декабрьская ночь уже редела над Болгарией, когда Сергей Семенович вернулся к себе на квартиру. Оттуда, со стороны Черного моря грузно переваливали через Балканы багровые волны утренней зари.
Только сейчас он ощутил всем телом, как поздний сон начинает одолевать его. Он на минутку опустился в кресло, чтобы собраться с мыслями, да и уснул тут же, немедленно. Ему виделась недавняя встреча с Димитровым. Старый коммунист, который первым вступил в единоборство с коричневым дьяволом на Лейпцигском процессе, радушно принял его, Бирюзова, накануне отъезда из Москвы, и негромко, спокойно, ровно повел беседу о Болгарии, ее истории, революционном движении, Отечественном фронте. И вся неловкость сразу же исчезла, хотя перед ним сидел не просто добрый пожилой человек, а настоящий герой века, любимец молодежи довоенных лет, его собственный любимец и кумир. Георгий Михайлович откровенно позавидовал Бирюзову, что тот скоро отправляется в Софию. Какую же сыновнюю нежность к далекой родине сберег в сердце этот мужественный болгарин за долгие годы разлуки с ней… Потом он глухо заговорил о жертвах, принесенных маленькой страной на алтарь победы. Стал называть имена погибших. Назвал имя генерала артиллерии Владимира Заимова, расстрелянного монархистами в сорок втором году. Его голос заметно дрогнул, но он справился с волнением. Уже прощаясь, он напомнил, что враг не сложил еще оружия, что предстоят бои, открытые и жаркие…
Откуда-то издалека звонили непрерывно. Сергей Семенович, наконец, очнулся, поднял трубку.
— Москва! — громко предупредила телефонистка.
Бирюзов энергично встал, ладонью пригладил волосы и приосанился по штабной привычке. «Неужели в Москве узнали о тревожной софийской ночи?» — подумал он, досадуя, что так не вовремя заснул и не приготовился заранее к докладу.
ГЛАВА 15
Пятисоткилометровый марш — из района Белграда в район Будапешта — подходил к концу. Хорошо еще, что дивизия Бойченко давно стала моторизованной: в ней было втрое-вчетверо больше грузовиков, чем полагалось по табелю. Иначе такой марш-бросок отнял бы две недели, тем более, что железная дорога только-только восстанавливалась. Правда, не хватало горючего, но бывалые водители выкручивались, доставая для трофейных автомобилей и трофейный, внеплановый бензин. Они будто чуяли, где можно его взять, эти разбитные, хозяйственные парни, у которых всегда был на крайний случай свой «энзэ», утаенный от офицеров службы тыла.
И чтобы не дразнить тыловиков множеством машин, Строев изменил несколько маршрут — в обход города Дунафельдвара, в котором располагался штаб фронта. К вечеру достигли бывшей линии Маргариты. Куда ни глянь, — брошенные доты, дзоты, соединенные траншеями полного профиля, сожженные «пантеры», «фердинанды», исковерканные пушки, вороха стреляных гильз, снарядные пустые ящики, подорванные легковики всех марок, и всюду трупы, трупы. Неоглядное поле боя в том неприбранном состоянии, когда оно едва остыло, когда не дошли еще руки специальных команд, чтобы привести в порядок эту землю, опаленную жарким огнем артиллерии. Не дожидаясь фронтовых д в о р н и к о в, сегодня пошел снег. Зима будто спешила поскорее замести черные следы недавней битвы, принарядить распаханную танками Венгерскую равнину. Но как ни старалась она, все же не успела за день укрыть все поле. Солдаты озирались по сторонам, оценивая по необыкновенному скоплению мертвой техники, по числу убитых фрицев не только масштаб сражения, но и то, каких усилий и потерь стоил прорыв немецкой обороны.
Строев приказал идти без остановок, — к чему лишний раз тревожить воображение солдат этим верещагинским а п о ф е о з о м войны, что в бою, вгорячах, не производит такого впечатления, как после боя, со стороны.
Всю дорогу ему не давала покоя мысль о трагической любви Бориса и Неды Симич. Он вспоминал их встречу в Ягодине и ругал себя за ненужную спешку в тот свободный день. Недаром говорят, что самые короткие свидания бывают накануне смерти. Перед его глазами часто возникала Неда на своем крылечке: она с надеждой смотрела на него, Строева, будто почувствовала в нем верного покровителя Бориса. Теперь она уже, конечно, получила письмо, отправленное с болгарским офицером, который возвращался к себе на родину через Моравскую долину. Он вложил в конверт миниатюрку, уцелевшую с той поры, когда политотдельский фотограф снимал капитана, только что принятого в партию. И родителям Бориса тоже написал подробно, отослав заодно карточку Неды Симич, найденную в полевой сумке Лебедева. Пусть знают они друг друга. Так все же легче переживать большое горе.
Майор Зотов обещал навестить родителей Бориса, — от Москвы до Ярославля не велика дорога. На другой день после отъезда майора в академию была получена радиограмма о направлении на учебу и Бахыша Мамедова. Уж он-то обязательно заглянет в родную деревеньку однополчанина. Да, сильно поредел круг близких людей в дивизии: одних уж нет, а те далече… Зотову нелегко было работать вместе с Некипеловым, и он, кажется, обрадовался тому, что наконец-то расстается с наштадивом, который, в свою очередь, постарался отделаться от Зотова, как от своего возможного преемника. А Бахышу очень не хотелось уезжать в глубокий тыл в конце войны. Но приказ есть приказ. Особенно переживала его отъезд Рая Донец, которую он всячески оберегал после гибели майора Бондаря. Помнится, был такой случай, когда во время выхода к Днестру один из офицеров-новичков бросил ей вдогонку глупые слова: «Эта не чета какой-нибудь ППЖ». Раиса даже не оглянулась, а Мамедов, шагавший поодаль от незнакомых офицеров, услышал только одно это — «походно-полевая жена» и схватился за кобуру. «Что ты сказал, молокосос! — крикнул он тщедушному, худенькому лейтенанту. — Застрелю на месте!» — и, теряя самообладание, вскинул пистолет. Рая метнулась, встала между ним и лейтенантом, который от испуга потерял дар речи. Дружок его, постарше, понаходчивее, немедленно извинился за обидчика. Горячий, вспыльчивый Бахыш остыл, опустив револьвер, но сердито пригрозил обоим; «Вы у меня узнаете, циники, где раки зимуют! Еще в руках не держали ППШ [13] , а уже научились выговаривать ППЖ». С тех пор в полку Мамедова если кто и произносил это скверное словечко, то шепотом, чтобы, не дай бог, не дошло до командира.
13
Автомат (пистолет-пулемет Шпагина).
Рыцарь — этот Бахыш: всю войну жил письмами невесты из далекого Кировабада. На него, восточного белозубого красавца из Баку, заглядывались многие девушки, но он сам никого из них не замечал, хотя ни одну никогда не давал в обиду.
Строев остановил колонну на ночлег в небольшом селе за городом Секешфехерваром. До района сосредоточения дивизии оставалось не больше суточного перехода. Завтра стрелковые полки будут уже на месте. Строев зашел в дом, занятый оперативным отделением штаба.
— Что нового? — спросил он у Некипелова, который сделал вид, что не заметил его, увлекшись маршрутной картой.
— А, это вы, товарищ полковник, — начальник штаба поднялся из-за стола, начал обстоятельно докладывать.
С недавнего времени отношения между ними стали совсем официальными: Некипелов чувствовал себя виноватым, что задержал приказ об откомандировании Лебедева, и старался работать так, чтобы никто не мог напомнить ему о его неоперативности, которая, по стечению обстоятельств, стоила капитану жизни. А Строев окончательно убедился в том, что этот с у х а р ь думает только о себе, тщательно рассчитывая ход за ходом. Вот убрал с дороги майора Зотова, послав учиться в академию. Такие д е я т е л и терпеть не могут рядом с собой людей, которые умнее их, талантливее. До чего же это благовидный, испытанный предлог — учеба! Кажется, лучшего способа и нет, чтобы избавиться от человека, наступающего тебе на пятки.
Строев выслушал начальника штаба. Больше ему тут делать было нечего. Проходя мимо капитана Головного, на минуту приостановился.
— Что, Михаил, скучаете без Зотова?
— Есть немножко, товарищ полковник. Ведь мы с ним вместе работали с самого Кавказа.
— Мужская дружба — крепкий орешек.
«То-то ты и променял нас всех на мадам Чеканову, — подумал вслед ему Некипелов. — Иди, иди к ней, не прикидывайся рыцарем без страха и упрека».
Строев действительно хотел зайти к Панне, но встретил ее на улице, — она сама шла к нему за помощью: в медсанбате выбыло из строя сразу две машины. Он вызвал командира автороты и не приказал, а попросил выручить медиков. Польщенный автомобилист тут же отправился на окраину села, где располагались его хлопцы.