Лейб-хирург
Шрифт:
— Вы хорошо осведомлены.
— Вхожу в состав одной из групп, приглашен лично Вельяминовым. Почел за честь участвовать.
— И как успехи?
— Рано говорить, но, похоже, получается. Уже удается определить группу крови. Помогли чьи-то наработки, которые передало в наши руки санитарное управление. Не знаю только их происхождения.
— Не задавайтесь этим вопросом, Афанасий Петрович! Государственный секрет.
— Понял, государыня! А это правда, что в случае успеха, все причастные к нему будут удостоены наград, включая ордена и пожалования потомственного дворянства тем, кто его не имеет?
— Правда, Афанасий Петрович! Только у вас это есть.
— Не претендую, государыня! Радуюсь за коллег. Они теперь горы перевернут!
— Горы не нужно, а вот
— Не пощадим сил, государыня!
— Вернемся к вашему подопечному. Чем еще отличился?
— Проводит показательные операции в учебной зале Московского университета. Поначалу на них присутствовали студенты и профессора, а теперь не отбиться от практикующих хирургов. Пришлось даже очередь организовать. Понять коллег можно, сам присутствовал на операциях. Валериан Витольдович гениальный хирург и отличный педагог. Объясняет дотошно каждую мелочь. В университете от его лекций в восторге. Руководство предложило Валериану Витольдовичу профессорскую кафедру.
— А он?
— Ответил, что сейчас не время. Предложил вернуться к этому вопросу по окончании войны. К тому же требуется ваше разрешение.
— Я его не дам. Рано.
— Понял, государыня.
— Не задерживаю вас больше, Афанасий Петрович! Держите меня в курсе событий…
— Представляешь, дочка! Твой предмет уже отправляет в отставку генералов. А именно: командира Отдельного корпуса жандармов Джунковского. Имел с ним разговор, после чего Владимир Федорович запросился с должности.
— Ты приняла отставку?
— Да. Основания серьезные.
— Значит, Валериан прав.
— Но он лезет в государственные дела!
— Он сам приходил к Джунковскому?
— Нет. Владимир Федорович — к нему.
— Значит, не лезет.
— Меня настораживает отношение к нему окружающих. Все хвалят наперебой. Подозрительно.
— Почему?
— Слишком много восторгов. Неспроста это. Довнар-Подляский становится популярным, а это может представлять опасность для престола. Не забывай, что он из мира, где свергли законного монарха.
— Не думаю, что Валериан преследует подобную цель. К тому же его не интересует власть.
— Уверена?
— Он говорил, что был бы рад видеть меня простой мещанкой.
— Это всего лишь слова. Нам неизвестно, что у него на душе. Ему сорок пять, а в этих летах люди умеют таить мысли.
— Ты несправедлива к нему, мама! Валериан не щадит себя ради блага Отечества.
— Которое новое для него. И неизвестно, стало ли родным.
— Позволь мне встречаться с ним! Я разузнаю.
— Даже не проси!
— Почему?
— Попадешь под его влияние. Этот рыжий хам умеет очаровывать людей. Даже я, послушав его пение, поддалась. Он как сирена из Одиссеи Гомера. Так что никаких встреч и писем!
— Это жестоко, мама!
— Ты не знаешь, что такое жестокость! Когда я объяснилась с твоим отцом и попросила покойного батюшку признать Александра моим женихом, он сослал его в дальний гарнизон и держал там три года, запретив иметь со мной переписку. Хотел выдать меня за одного из своих собутыльников. К счастью, тот умер от неумеренного употребления горячительного. Только после этого отец смилостивился. Я всего лишь определила тебе срок до окончания войны.
— Она может затянуться.
— Надеюсь, что нет. Пойми, дочка! С Александром все было ясно: благородного происхождения, офицер, честный и открытый человек. А твой Валериан — загадка. Телом аристократ, а внутри — плебей. К тому же себе на уме. Пусть проявит себя, а там посмотрим.
— Ах, мама!..
— Не плачь! Ты будущая государыня, нам нельзя проявлять чувства…
В конце февраля Михаила вызвали в Минск на совещание. Предписание привез посыльный из штаба фронта и вручил лично в руки. Недоумевая о причинах такой секретности (вполне можно было передать по радиотелеграфу), Михаил расписался на бланке и собрался в командировку. В предписании было указано, что совещание продлится два дня, поэтому сборами он себя не отягощал. Уложил в саквояж бритвенные
С началом войны Михаила призвали в армию. Он поначалу переживал, но оказалось, что зауряд-врачом быть не так уж плохо. Во-первых, жалованье оказалось выше, чем у помощника дантиста, во-вторых, в армии его кормили и одевали. Большую часть денег Михаил отправлял семье, оставляя лишь на необходимые расходы. Ему нравилось служить в лазарете. Здесь он чувствовал себя врачом, а не помощником зубодера. Усыплял раненых перед операциями, зашивал и чистил им раны, назначал лекарства. Коллеги относились к нему с уважением, пациенты — почтительно. А вот в зубном кабинете могли и отругать, дескать, вырвал зуб больно, хотя перед этим сами поскупились на кокаин [13] .
13
В конце XIX, начале XX века кокаин широко использовался как местный анальгетик. Изобретение новокаина было вызвано отнюдь не желанием отказаться от наркотика, а его высокой ценой.
Михаил старательно впитывал в себя новые знания. Эта привычка у него осталась с университета, к тому же замаячила перспектива стать хирургом и после армии устроиться в клинику, а то и открыть собственную практику. Хирургов куда меньше, чем дантистов, и спрос на них высокий. Существенных препятствий к смене специальности не имелось. Надо лишь пройти аттестацию, получить удостоверение лекаря, что во фронтовых условиях не представляло проблем. Достаточно рекомендации начальника лазарета, а покойный Николай Карлович к подчиненным относился с душой. Еще лучше стало с появлением Валериана. Тот щедро делился знаниями, и многому Михаила научил.
В госпитале Михаил предъявил предписание интенданту в чине титулярного советника, к которому его отвел санитар.
— В гостиницу устроить не смогу, — сказал тот, окинув посетителя цепким взглядом и оценив его видавшую виды шинель и стоптанные сапоги. — Мест нет. У вас есть в Минске родственники или знакомые?
Михаил покачал головой.
— Могу предоставить комнату во флигеле госпиталя, — сказал интендант. — Условия скромные, но зато бесплатно. Согласны?
— Да, — кивнул Михаил.