Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— Не исключено, что нас может заметить и захватить в плен французский корабль?
— Такой риск существует, но он не слишком велик.
— Но все же он есть, — это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта.
— Безусловно, мадам. Также есть риск попасть в шторм. Эти опасности вполне сопоставимы с тем, что вы можете попасть в руки людей Бонапарта, если останетесь здесь. Так что если вы и ваши друзья не возражаете против путешествия в шлюпке, я к вашим услугам, — добавил он, не сумев удержаться от нотки высокомерия, прозвучавшей в его голосе.
— А если нет? Если им не понравится идея
Об этом в приказах ничего не говорилось, если не считать того, что замечание адмирала об исключительной значимости этих людей подразумевало и такой пункт.
— В таком случае могу предложить лишь одно: вы остаетесь здесь, а я постараюсь найти корабль, который заберет вас позже. Но я не могу ничего обещать.
— Я разъясню ситуацию моим друзьям, — сказала маркиза. Покровительственные нотки совершенно исчезли из ее голоса, но самоуверенность осталась. — Когда вы планируете отплыть?
— Завтра вечером, как только стемнеет. Правильнее сказать сегодня вечером — сейчас уже далеко за полночь. Кстати, известно вам что-нибудь о находящихся поблизости французских войсках?
— Очень немногое. Немногочисленные кавалерийские отряды патрулируют Аврелиеву дорогу, некоторые обыскивают в поисках нас деревни.
— А что до политической ситуации?
— Великий герцог Тосканы, прямо скажем, человек слабовольный, и вам, скорее всего известно, что с его попустительства Бонапарт 27 июня захватил Леггорн. Поговаривают, что некие корсиканцы организовывают восстание против англичан на Корсике: Бонапарт созывает добровольцев. Полагаю, что с тех пор, как Корсика оказалась под британским протекторатом, этому Бонапарту не дает покоя мысль, что он фактически стал британским подданным, — едко заметила она. — Его могут повесить как изменника, если поймают, конечно.
Рэймиджа позабавило, с какой презрительностью она говорит об «этом Бонапарте». А «этот Бонапарт», тем временем, совершил невозможное, перейдя вместе с армией через Альпы, и захватив, одно за другим, все итальянские государства, словно садовник, подбирающий свалившиеся на землю переспелые плоды.
— В остальном, — продолжала маркиза, — ходят слухи, что австрийцы разбили французов в двух сражениях: при Лонато, и где-то еще, я не помню названия. И что папа приостановил действие подписанного им с Бонапартом перемирия.
— А что до Эльбы?
— Не знаю. Французы планировали захватить ее после Леггорна — остров ведь совсем близко от побережья. Ах, да, забыла сказать: испанцы заключили союз с Францией.
— Вы подразумеваете, что они объявили Англии войну? — воскликнул Рэймидж.
— Не могу сказать, — пожала она плечами, — но думаю, что так.
Рэймидж позавидовал ее безмятежности: если Испания поддержит французов, это означает, что королевский флот окажется на Средиземном море в отчаянном меньшинстве, и адмиралу уже сейчас наверняка приходится преодолевать серьезные трудности… Да и полномасштабная революция на Корсике без сомнения приведет к тому, что англичанам придется уйти оттуда, ведь войск на острове очень мало. Оккупация Эльбы лишит флот еще одной базы. А если испанский флот соединится с французским… Да уж, тогда битв и потерь будет достаточно, чтобы любой младший лейтенант стал реестровым капитаном еще до конца
Рэймидж поймал себя на том, что постукивает по ладони метательным ножом: видимо, увлекшись разговором, он, сам того не замечая, вытащил его из рукава.
— Вы всегда держите нож в рукаве? — поинтересовалась маркиза.
— Да, — нехотя сказал он, — постоянно. Как любой стоящий картежник.
— Хотите сказать, что любите обманывать?
На фоне маленькой двери в его воображении возник вдруг ее силуэт. Не осознавая, что делает, лейтенант вскинул руку над головой, а затем резко опустил ее. В воздухе свернуло лезвие ножа, потом он глухо вонзился в дверь, продолжая раскачиваться еще несколько секунд.
— Нет, — сказал Рэймидж, направляясь к двери, чтобы забрать нож, — не обманывать — просто выигрывать. Слишком многие короли, политики и придворные считали эту войну всего лишь карточной игрой, и обнаружили свою ошибку только когда неотесанный артиллерийский офицер с Корсики перевалил через Альпы и побил все их козыри.
— По вашему, мы тут, в Тоскане, играем в карты?
— Мадам, не могли бы мы продолжить нашу дискуссию в иное время?
— Разумеется. Мне просто хотелось знать, действительно ли вы любите обманывать. Ну так что, — продолжила она, беря пистолет и поднимаясь со стула, — встречаемся здесь сегодня вечером?
— Нет, если вы придете прямо к шлюпке, это позволит нам сберечь время. Нино проводит вас. Захватите с собой воду и продукты, если возможно. Но никакой клади или слуг!
— Почему?
— Прислуга ничем не рискует, оставшись здесь, в то время как их размещение в шлюпке требует места. А его у нас нет.
— Но деньги, драгоценности?
— Извольте, но в пределах разумного. Итак, мадам, вы должны подойти к шлюпке к девяти часам — после заката у вас будет полчаса, чтобы добраться до места. Далеко находится ваше укрытие?
— У…
— Нет, не называйте точное место: чем меньше мы знаем, тем меньше расскажем, если попадем в плен. Укажите только направление и время, необходимое, чтобы добраться до шлюпки.
— Направление на Монте-Капальбио. А времени нам потребуется самое большее полчаса.
— Превосходно. В таком случае, встречаемся у шлюпки в девять часов.
— Хорошо. Днем я пришлю Нино, чтобы сообщить вам решение моих компаньонов. Один из них, граф Питти, еще не прибыл, мы ждем его с часу на час.
Рэймидж вдруг понял, что она решила прийти вне зависимости от решения остальных.
— Вас страшат трудности?
— Может быть, — безразличный тон свидетельствовал, что ей не хочется обсуждать эту тему.
— В таком случае, до вечера.
Маркиза протянула ему руку для поцелуя. Ее била дрожь, но легкая, и это позволяло ей рассчитывать, что, прикоснувшись губами к ее руке, Рэймидж ничего не заметит.
Глава 8
Днем, растянувшись на песке в тени кустов можжевельника, Рэймидж погрузился в состояние между сном и бодрствованием, наслаждаясь временной свободой от необходимости принимать решения или избегать неотвратимой опасности. Все, что его беспокоило в этот момент — это комары и мухи, набросившиеся на добычу с решимостью, совершенной несвойственной этой миролюбивой стране.