Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— Мистер Доулиш распорядился передать это вам, чтобы я мог почистить вашу одежду. А еще капитан просил вас зайти к нему, когда будете готовы, но сказал, что это не срочно.
— Хорошо. Передайте мою благодарность мистеру Доулишу и отнесите одежду в мою каюту, пожалуйста. Возьмите мои ботинки и натрите их хорошенько ваксой.
Вестовой ушел, а Рэймидж посидел за столом еще минуту или две, читая имена офицеров на табличках, прикрепленных к дверям кают, расположенных по обе стороны кают-компании. За исключением Джека Доулиша ему не встретилось ни одной знакомой фамилии. Маркиза лежит в гамаке всего в нескольких футах от него — палубой выше… Эта мысль заставила его почувствовать себя виноватым, поскольку с момента пробуждения он ни разу не вспомнил о ней.
Лорд Пробус пребывал в прекрасном настроении, стоя на наветренной стороне квартер-дека и озирая свое маленькое деревянное царство. После полутьмы кают-компании свет солнца показался слепящим, и Рэймидж не сразу разглядел, что за кормой «Лайвли» следует на буксире бриг, который он раньше видел стоящим на якоре в Санто-Стефано.
— Хорошо выспались? — поинтересовался Пробус.
— Отлично, сэр. И насколько могу судить, проспал слишком долго.
— Уверен, что вы нуждались в этом. А теперь, — капитан понизил голос и оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит, — расскажите мне поподробнее про этого Пизано.
— Про Пизано, сэр? Мне нечего о нем сказать. Вы знаете, что он кузен маркизы…
— Проклятье, Рэймидж, не талдычьте, как маркитант! Вчера он высказал мне официальную жалобу на вас в устной форме. Мне еле удалось заставить его заткнуться, уверяю вас. Теперь он представил ее в письменном виде. А вы ни словом не обмолвились о том эпизоде.
— А там и говорить не о чем, сэр. Его слово против моего.
— Вот как? И как нам в таком случае поступить? — спросил Пробус.
— Я полагаю, адмирал Годдард находится в Бастии?
— Годдард? К чему вы клоните? А понял: военный трибунал.
— Да, сэр.
Пробус топнул ногой.
— Почти наверняка он там. Но вы ведь выполняли приказы сэра Джона Джервиса, так что ваш рапорт должен быть передан ему. В любом случае, — он резко сменил тему, придя, видимо, к какому-то решению, — не пишите ничего, пока не ознакомитесь с жалобой Пизано. Я не имею права показывать ее вам, так что в своем рапорте сформулируйте все так, словно вы с ней не знакомы. Только постарайтесь не оставить в стороне ни одно из его обвинений.
— Да, но как мне удастся…
— Пойдемте, — оборвал его Пробус, указывая на трап, — ваша протеже желает вас видеть.
— Как она себя чувствует, сэр? Боюсь, что вчера я провалился в сон, не дождавшись прихода хирурга.
— Можете сами составить мнение, — ответил Пробус, стуча в дверь.
Сейчас, лежа на кровати, она выглядела еще более миниатюрной и хрупкой: тонкой работы кукла с волосами цвета воронова крыла, упакованная в коробку. К счастью Пробус не был лишен вкуса, и кушетку застелили шелковым бельем вместо обычной грубой парусины. На ней была шелковая сорочка, играющая роль ночной рубашки, и она отчаянно старалась одной рукой пригладить волосы. Рэймидж обрадовался, заметив, что маркиза старается следовать стилю, выработанному ими на берегу, собрав все пряди на одну сторону. Расческа и гребень с рукоятью из слоновой кости лежали у изножия кровати.
Она протянула вперед левую руку, к которой Рэймидж припал губами. Нужно сохранять дистанцию, предостерег сам себя лейтенант, догадываясь, что наблюдательному Пробусу, без сомнения, очень интересно, какие отношения их связывают.
— Как вы себя чувствуете, мадам?
Она выглядела вполне счастливой.
— Благодарю вас, лейтенант, гораздо лучше. Доктор настроен в высшей степени оптимистично: он сказал лорду Пробусу, что у меня останется небольшой шрам, но это никак не скажется на здоровье.
— Это так, сэр?
Реакция Рэймиджа была слишком быстрой, и Пробус наверняка это подметил…
— Именно. Наш костоправ, старина Джессуп, конечно, несусветный пьяница, и полагаю, богохульства, изрыгаемые им во время осмотра, весьма травмировали маркизу, но при всем том он хороший хирург. Его мнение таково, что через пару дней она совершенно поправится.
— Рад слышать это, сэр.
— Не сомневаюсь, — сухо заметил Пробус, — как и все мы. Однако, хотя болезнь леди безгранично огорчает нас, она в то же время служит причиной пребывания столь очаровательной юной особы на борту нашего…
— Вы есть molto gentile, лорд Пробус, — сказал Джанна. — В свое время я уже доставила массу неудобств лейтенанту…
— Ну что вы, — прервал ее лорд, — вы абсолютно никому не мешаете.
Рэймиджа озадачило то, что Пробус подчеркнул слово «вы».
— Ну что же, — продолжил капитан, — меня призывают дела. Мистер Рэймидж, вас не затруднит пройти через пятнадцать минут в мою каюту, чтобы написать рапорт. Воспользуйтесь моим столом: я приготовил для вас перо, чернила и бумаги. С вашего позволения, мадам, — он поклонился девушке и вышел из каюты.
На мгновение Рэймидж погрузился в размышления: Пробус сказал, что ему можно пробыть с Джанной пятнадцать минут. Очень любезно с его стороны. Но зачем было подчеркивать, что можно воспользоваться его столом? И еще он сказал, что приготовил перо, чернила и бумаги. Почему бумаги, а не бумагу?
— Милорд Пробус есть очень simpatico, — сказала Джанна, прерывая молчание. — Allora, как ваши дела, комманданте? — спросила она с мягкой иронией.
— Я больше не комманданте, всего лишь тененте. Зато я хорошо выспался. Но если не касаться вашего плеча, как вы себя чувствуете, мадам?
— Физически — просто прекрасно, тененте, — ответила она подчеркнуто формальным тоном, а потом, залившись румянцем от смущения, добавила, — вообще-то «мадам» зовут Джанна, неужели вы забыли, Николас? Когда вы называете меня «мадам», я чувствую себя ужасно старой.
Когда он не ответил ей сразу, поскольку был занят тем, что проговаривал про себя слово «Джанна», удивляясь, насколько музыкально оно звучит, она, делая ударение на каждом слове, произнесла:
— Лейтенант, повторяйте за мной: «Джанна»!