Лёжа со львами
Шрифт:
Достав карты из сундука, он захлопнул крышку и выпрямился.
– Вижусь, - проговорил он, - но не часто.
Джейн была поражена. Я почти целых шесть месяцев не расставалась с ним, подумала она, но так и не узнала его по-настоящему.
– У тебя мальчик или девочка?
– Девочка.
– Ей сейчас, наверное.
– Тринадцать.
– Боже мой, совсем большая!
– Джейн внезапно охватило сильное любопытство. Почему она никогда не расспрашивала Эллиса об этом? Возможно потому, что все это не интересовало ее, пока у нее не появился собственный ребенок.
– Где же она живет?
Он явно колебался, не зная, что ответить.
– Не говори, - сказала она, читая его мысли.
– Ты был готов соврать.
– Ты права, - согласился он.
– Но ведь ты понимаешь, почему мне приходится об этом врать?
Она на секунду задумалась.
– Ты боишься, что твои враги отомстят твоему ребенку?
– Да.
– Это уважительная причина.
– Спасибо. И еще спасибо вот за это, - указав на карты, он вышел.
Шанталь заснула, не выпуская сосок изо рта. Джейн осторожно высвободила сосок и подняла ребенка на уровень плеча. Девочка срыгнула, не просыпаясь. Этот ребенок всегда спал как убитый.
Джейн было жаль, что Жан-Пьер не вернулся. Она была уверена, что ничего плохого он сделать не сможет, но все же было бы спокойнее иметь его под присмотром. Связаться с русскими он не мог - она разбила радиопередатчик, а другой связи между Бэндой и территорией, занятой русскими, не было. Это Масуд мог посылать гонцов, а у Жан-Пьера не было доверенных людей, и в любом случае, если бы он даже кого-нибудь послал к русским, вся деревня сразу же узнала бы об этом. Единственное, что можно было сделать, - это пешком дойти до Рохи, а на это не было времени.
Помимо мучавшей ее тревоги, ей не хотелось ночевать одной. В Европе это не имело бы значения, но здесь ее страшили грубые, непредсказуемые туземцы, жившие по родоплеменным законам, для которых было нормой, что мужчина бьет свою жену, а мать - ребенка. А Джейн в их глазах была необычной женщиной: свободные манеры, прямой взгляд, безапелляционный тон - все это было для них символом запретных сексуальных удовольствий. Она не следовала принятым здесь обычаям в отношении женщин, а среди известных этим людям женщин так, как она, вели себя только проститутки.
Когда Жан-Пьер был дома, Джейн всегда дотрагивалась до него в тот момент, когда уже проваливалась в сон. Он обычно спал, свернувшись, спиной к ней, и, хотя много ворочался во сне, сам никогда не тянулся к ней. Единственным мужчиной, с которым она когда-либо долгое время разделяла постель, кроме мужа, был Эллис - прямая противоположность Жан-Пьеру. Всю ночь он, обычно, касался ее, то прижимаясь, то целуя, иногда просыпаясь, а иногда в глубоком сне. Два или три раза он даже пытался во сне грубовато ею овладеть, посмеиваясь, она старалась ему помогать, но через несколько секунд он поворачивался на другой бок и начинал храпеть, а наутро ничего не помнил. Как резко он отличался от Жан-Пьера! Эллис касался ее с грубоватой лаской ребенка, играющего с любимой собачкой, а Жан-Пьер как скрипач, к которому в руки попал инструмент работы Страдивари. Они любили ее по-разному, но оба одинаково предали.
Шанталь рыгнула - она проснулась. Джейн, уложив ее себе на колени и поддерживая головку в таком положении, чтобы смотреть ей прямо в глаза, начала говорить, то бессвязными слогами, то отдельными фразами. Шанталь такая беседа очень нравилась. Потом Джейн, исчерпав все слова, начала тихонько напевать. Она пела песенку "Папа поехал в Лондон на пыхтящем паровозе", когда с улицы донесся мужской голос:
– Войдите!
– Крикнула она и сказала, обращаясь к Шанталь.
– У нас не переводятся посетители, правда? Будто мы живем в Национальной галерее!
– Она застегнула блузку, закрывая ложбинку между грудями.
Вошел Мохаммед и обратился к ней на дари:
– Где Жан-Пьер?
– Он в Скабуне. Я могу чем-то помочь?
– Когда он вернется?
– Думаю, утром. Вы объясните, в чем дело, или будете и дальше говорить, как кабульский полицейский?
Мохаммед усмехнулся, не сводя с нее глаз. Когда она обращалась к нему в подобной дерзкой манере, это казалось ему сексуальным, а она этого совсем не хотела. Он продолжал:
– Алишан приехал вместе с Масудом. Он хочет еще таблеток.
– Ах да.
– Алишан-Карим был братом муллы. Страдая стенокардией, он, конечно, не прекращал участия в партизанских действиях, и Жан-Пьер дал ему таблетки тринитрила, велев принимать их непосредственно перед боем или в других случаях, связанных с нервным или физическим напряжением.
– Я дам вам таблеток, - сказала она и, вставая, передала Шанталь Мохаммеду.
Мохаммед машинально взял ребенка - и растерялся. Джейн, усмехнувшись, вышла в переднюю комнату, нашла таблетки на полке под прилавком владельца магазина, отсыпала около сотни штук в коробочку и вернулась. Шанталь, не отрываясь, глядела в лицо Мохаммеду. Джейн забрала у него ребенка и протянула таблетки.
– Скажите Алишану, чтобы побольше отдыхал.
Мохаммед покачал головой.
– Меня он не боится, - возразил он.
– Вы должны сами ему это сказать.
Джейн рассмеялась: в устах афганца эта шутка напоминала речи феминисток. Мохаммед спросил:
– Зачем Жан-Пьер уехал в Скабун?
– Там сегодня утром была бомбежка.
– Нет, никакой бомбежки не было.
– Конечно, была.
– Джейн вдруг осеклась.
Мохаммед пожал плечами:
– Я провел там весь день вместе с Масудом. Вы ошибаетесь.
Она постаралась сохранить на лице спокойное выражение.
– Да, наверное, я что-то не так поняла.
– Спасибо за таблетки, - сказал Мохаммед и вышел. Джейн тяжело опустилась на табурет. Значит, Скабун не бомбили. Жан-Пьер отправился на встречу с Анатолием. Она не очень хорошо понимала, как ему удалось это устроить, но сомнений у нее теперь никаких не оставалось.
Что теперь делать?
Если Жан-Пьер знает о завтрашней встрече и расскажет об этом русским, русские могут напасть.