Лезвие
Шрифт:
– А катаемся мы, потому что я хочу помочь тебе все вспомнить… малыш.
Слово «малыш» от произнес по слогам и протянул последнюю букву.
Меня ни на секунду не обрадовало его желание помочь. Наоборот, мне меньше всего хотелось получить помощь от этого хищника, который совершенно не похож на кого-то, кто хоть что-то в этой жизни делает бескорыстно. У него здесь свой интерес. Какой? Я не уверена, что хочу об этом знать.
– Я и так справлюсь. Без посторонней помощи.
Едва уловимо вздрогнул, и мне показалось, что я слышу, как хрустят его суставы на пальцах, впившихся в руль.
– Вези меня домой, Максим. Мне не хочется
– Я всего лишь хотел отвезти тебя в то место, где ты бывала последнее время почти каждый день. Наши воспоминания ведут себя весьма непредсказуемо и иногда появляются от незначительного щелчка: запах, звук, прикосновение… Я могу открыть для тебя завесу твоего прошлого. Никто кроме меня и не думает с тобой возиться, малыш. Они уповают на докторов и на время. А я люблю уповать только на себя. Я дам твоей памяти столько мелких деталей, что, возможно, она прогнется под моей настойчивостью и сдастся, как любая капризная особа женского пола. И ей…, – он окатил меня взглядом, от которого внутри все затрепыхалось и стало тяжело дышать, – ей это понравится, я клянусь.
Страстно говорит, заразительно, увлекая словами и тембром, заставляя видеть все сказанное кадрами… и вместо капризной и сдающейся памяти я вдруг увидела сдающуюся себя в его объятиях. Тело пронизало словно током, и я даже вздрогнула.
А внутри поднималась непреодолимая волна любопытства и пугающее осознание того, что он, и правда, много обо мне знает. И это «клянусь»… словно он пообещал мне совсем иное.
– Значит так, мелкая, либо ты соглашаешься, либо я к такой-то матери разворачиваю машину и сиди дома с книжкой. Может, когда-нибудь антидепрессанты, или чем там тебя пихает твой врач, сделают из тебя овоща или наркоманку. А я уеду, и на хер бы мне оно было надо тебя уламывать.
Я резко обернулась и увидела в его синих глазах искорку триумфа. Подлец даже не сомневался, что я соглашусь. Потому что он прав, черт его раздери.
– Как ты красиво говоришь, Максим. Допустим…
– Повтори, – он вдруг резко оборвал меня.
– Что повторить? – не поняла я.
– Имя мое повтори.
– Максииииим. Так?
– Да, именно так, – отвернулся и вдавил педаль газа сильнее. С ним определенно что-то не так. Как будто под его кожей тротил, и фитиль давно подожжен, но что-то сдерживает его от взрыва.
– Допустим, ты решил поиграть в родственника, побыть милым и помочь мне. Я только не пойму. А какая разница? Какая в этом выгода лично тебе?
Ухмыльнулся. Да, именно ухмыльнулся. Как-то зло и цинично.
– Ты совершенно не считаешь меня милым и правильно делаешь. Тебя совершенно не подводит твоя великолепная интуиция, малыш. Я именно такой, каким ты меня чувствуешь.
Чувствую? А ведь я, и правда, его чувствую. Каким? До боли красивым, наглым, сексуальным зверем. Опасным зверем. И я по-прежнему старалась лишний раз не смотреть в его мрачно-синие глаза, настолько насыщенные, что, казалось, нет такого цвета в природе. И в то же время на нем отпечаток цинизма, порока и разврата, в которые тянет и в то же время становится страшно, что может утопить с камнем на шее.
– Знаешь, Даша. Я действительно мало кому помогаю в этой жизни. Таких людей можно пересчитать на пальцах. И это именно тот случай, когда я действительно хочу помочь… Скорее, не тебе, а себе.
Резко повернулся ко мне, и я увидела собственное отражение в его зрачках. Себя с растерянным взглядом и нервно сжатыми «замочком» пальцами обеих рук. Какая же мрачная у него красота и энергия, подавляющая волю, завораживающая и пугающая своей глубиной бездна порока.
И я внезапно спросила, сама не веря в то, что это возможно:
– Ты хочешь сказать, что я дорога тебе, потому что мы дружили?
В этот момент он захохотал, я даже вздрогнула от неожиданности. Его смех звучал оскорбительно, потому что он смеялся надо мной. Смеялся заливисто, запрокинув голову, и мне захотелось его ударить.
– О неееет, – перестал смеяться очень резко и пристально посмотрел мне в глаза, словно гипнотизируя и заставляя отодвинуться назад к окну, – мы никогда с тобой не дружили.
Каждое его слово имело проклятый тройной подтекст, я не могла понять, что он имеет в виду. Мне с ним рядом неуютно и очень страшно, и в тот же момент как-то притягательно и по-темному завораживающе хорошо. Потому что такие мужчины, как Макс, никогда бы не обратили внимание на такую, как я. Я и не смела бы мечтать приблизиться… а он… он заставлял меня чувствовать это глубокое томление, и никто и никогда на меня вот так не смотрел из мужчин.
Мне ужасно хотелось сказать, что я передумала, и пусть везет меня домой. Но я боялась, что тогда мне никто не захочет помочь.
– Хорошо. Не имеет значения, кем мы были в прошлом. Сейчас ты хочешь помочь, и, знаешь, я думаю, я приму твою помощь. Но у меня есть одна просьба. Личная. Очень важная для меня.
Его аккуратная широкая бровь взлетела вверх:
– И какая же?
– Прекрати называть меня малышом и разговаривать со мной, как с больным ребенком.
– Это уже две просьбы, а не одна. Так что из этого тебе не нравится больше?
– Не говори мне «малыш»
Его улыбка, от которой у меня дрожало все внутри, исчезла, и лицо стало каменным. Словно я не попросила его, а взяла и ударила. Чертов псих. Я всего лишь попросила не называть меня так фамильярно. Хотя мне нравилась его мрачность намного больше, чем когда он надо мной насмехался.
– Просьба отклоняется, ма-лыыы-шш!
Мерзавец! Я задохнулась, а он снова расхохотался и сделал музыку громче.
– Ну и черт с тобой, называй, как хочешь.
– Зачем мне черт, когда я сам дьявол?
– Да, наверное, ты прав.
– Я всегда прав.
Перекрикивая музыку и открывая окно на ходу. В его машине было уютно. Мне нравился запах сигарет и его парфюма, нравился цвет сидений и деревянный домовенок на витой веревке с моей стороны. Я тронула его, и он покачнулся – забавный. Я бы повесила такого и в своей машине. Мама говорила мне, что домовые – хранители очага. И мне вдруг показалось, что я уже не один раз сидела в этой машине, слушала вот эту самую музыку и трогала этого домового. Так странно. Максим отрицал, что мы дружили. Это, кстати, вполне себе похоже на правду. Я могла его ненавидеть. Наверное. Странно только одно – почему лишь он хочет, чтоб я все вспомнила? Может, я знаю какую-то важную для него тайну? Украдкой бросила на него взгляд. Макс как раз прикурил сигарету, и я только сейчас заметила на правой руке обручальное кольцо. Хм. Он женат? Так странно, никто мне ничего о нем не рассказывал, ни Фаина, ни Карина, ни Андрей. О нем словно избегали говорить, как о паршивой овце в стаде. Может, он и есть паршивая овца. Я бы не удивилась. Точнее, опасный волчара. И какой может быть его жена? Почему-то мысль о том, что у него есть женщина, вызвала дискомфорт и раздражение.