Лезвие
Шрифт:
Если скажет, что все в руках божьих, то пулю в лоб получит именно он.
Потом меня отведут к Тае, и я впервые в жизни почувствую себя беспомощным куском мяса… виноватым во всем куском мяса. Она такая крошечная под всеми этими бинтами, обмотанная трубками, катетерами. Такая бледная и ужасно крошечная. Ее врач пришел спустя полчаса и рассказывал мне о том, что жизни Таи ничего не угрожает и что ее переломы быстро срастутся. Нет никаких серьезных повреждений. Ей очень повезло, что жена успела выбросить ее из машины. Он говорил, а я видел это перед своими глазами, как Даша закрывает собой Таю, как не смотрит на дорогу и открывает дверь и выталкивает нашу дочь. Именно в этот момент ей стреляют в
Потом я ждал. Очень долго ждал у постели Таи. Обливался холодным потом, грыз собственные пальцы и со сдавленными стонами смотрел на бледное лицо ребенка. Мне возле нее было как-то спокойнее, чем за дверью. Я гладил указательным пальцем маленькие пальчики, выглядывающие из-под гипса и смотрел, как подрагивают ее длинные ресницы, бросая тень на бледные щеки.
« - Смотри, у нее ресницы, как у тебя. Такие длиннющие-е-е... – голос Даши ласкает изнутри и разливается теплом по всему телу, - она так похожа на тебя, Макс. Это ужасно несправедливо.
– Нет – это как раз-таки очень справедливо. Дети должны быть похожи на меня, потому что я красивый. И умный.
– Фу, ты самовлюбленный, напыщенный…
– Только скажи– и я тебя накажу.
– Засранец!
– Ну все, мелкая, пошли мыть рот с мылом».
По телу прошла волна дрожи и ужаса. Я не хотел думать о том, что они там не справятся. Я не хотел думать о том, что этот доктор может сообщить мне ужасную новость, от которой я больше никогда не смогу оправиться. Но сообщила Фаина. Пусть не такую жуткую, но все равно не оставляющую место никакой радости…только надежде. Слабой и призрачной, как тончайшее стекло, уже покрытое трещинами. Фая пришла ко мне сама, в окровавленном костюме и с безумной тоской и усталостью в глазах, а когда увидела, как я схватил воздух широко открытым ртом, шепотом крикнула:
– Жива! – я сгреб ее в объятия, дрожа всем телом. А она гладила меня по спине и приговаривала – жива… тс-с-с… она жива.
Я вскинул голову, всматриваясь с едва вспыхнувшей радостью в глаза Фаины, но там было все так же отчаянно пусто.
– Но я не знаю, как долго… и не знаю, можно ли это назвать жизнью.
Я не мог ничего спросить, я лишь сжал маленькие ручки женщины, стиснув челюсти до хруста, который услышала даже она.
– Даша перенесла очень сильную травму головы с повреждением черепа, а также потеряла много крови. Она в коме, Максим. Ее состояние мы характеризуем, как крайне тяжелое.
– Что… что можно сделать?
– Ничего. Только ждать. Мы сделали все возможное и даже больше. И… Максим… ребёнка мы спасти уже не могли. Она потеряла его еще в машине от удара. Срок совсем маленький был, только это и радует. Мне очень-очень жаль.
Я сдавленно застонал, и Фаина рывком обняла меня снова… и сжала с удивительной для такой хрупкой женщины силой.
«- Макс… а у меня для тебя сюрприз.
– Ты купила новое нижнее белье или едешь ко мне в офис без трусиков?
– Боже-е-е, какой же ты озабот. Не-е-ет. Просто сюрприз. Я расскажу, когда ты приедешь домой.
– Скажи мне сейчас. Я ужасно люблю сюрпризы.
– Не-ет. Не скажу. Мучься. Мы сейчас с Таис едем в торговый центр, а потом заедем к Карине. Вечером встретимся.
– Ты в машине?
– Угу.
– Едешь и болтаешь?
– Я на громкой связи. Не ворчи.
– Па-па-па-па.
Детский голос смешно и настойчиво повторяет одно и тоже слово, от которого я всегда млею и покрываюсь мурашками, а Даша смеется. Но потом вдруг резко замолкает и через несколько секунд я слышу ее встревоженный голос.
– Макс.
– Что, малыш?
– За нами кто-то едет или мне кажется… я не вижу охрану. Я…
– Тш-ш, маленькая. Тебе кажется. Сейчас Витек
– Не кажется. Ма-а-акс, по машине стреляют. Ма-а-а-а-а-акси-и-и-им….»
– Макс.
Посмотрел на Фаину и все еще не мог нормально вздохнуть. Меня словно ударили в солнечное сплетение, и я так и не разогнулся.
– Главное сейчас, чтоб она выкарабкалась, а дети у вас еще будут. Ну и Таечка… с ней все хорошо, слава Богу.
Она еще рассказывала про огнестрельные ранения, и что пули не задели жизненно важные органы и в этом Даше сильно повезло. Я даже не кивал. Смотрел куда-то сквозь нее и ничего не слышал. Как так? Как я не уберег ее? Как я позволил, чтобы кто-то причинил им вред? Где я был в это время? Я никогда в жизни не чувствовал такой растерянности, такого ужасающего и неподконтрольного страха ее потерять. Состояние Даши повергло меня в какой-то вязкий черный апокалипсис. Когда я встречал костлявую лицом к лицу, хоронил близких, то впадал в состояние шока, а потом готов был крушить и уничтожать все живое вокруг, давая выход боли через ярость. Но сейчас эта самая смерть пряталась где-то в коридорах этой больницы совсем рядом со мной. Она словно играла в прятки и пыталась у меня забрать самое дорогое. И я не видел для себя смысла существования без моей девочки. Я уже и не жил с той минуты, как услышал, что по их машине стреляют. Когда увидел Дашу после операции, я опустился на колени возле ее постели и мне казалось, я больше не умею дышать и мое сердце бьется как-то иначе. Нет, не бьется, просто гоняет кровь по венам, чтобы я не сдох прямо здесь. Я не смог долго находиться в той палате с приборами. В тот день не смог. Мне стало страшно, что она при мне уйдет туда, далеко… туда, где я ее никогда не найду. Потом я боялся, что она умрет, когда меня не будет рядом и ночевал под дверью этой палаты месяцами… Потом самым жутким наваждением для меня стал страх обнаружить, что она мертва, а меня не было рядом. Тронуть ее тонкую и прозрачную до синевы руку, а та окажется холодной. Ее аппараты пищали в такт биению моего сердца, и я с ужасом думал о том, что это попискивание может оборваться, и я никогда не смогу с этим смириться. У меня нет иного смысла в жизни. Я без нее бессмысленно лишний этом мире. Я не справлюсь никогда, и меня это даже не пугало… меня пугало, что этот момент может настать слишком быстро… и я покрывался холодным липким потом.
Но это пришло лишь тогда, когда осознал, а сейчас я отрицал реальность. Я не хотел с ней мириться.
Андрей приехал ближе к вечеру. Я знал, что дорога заняла у него больше пяти часов, и то, он наверняка гнал на полной скорости. Брата я встретил на улице на заднем дворе больницы. Судя по всему, он уже все знал и про исход операции, и про неутешительные прогнозы, потому что, едва увидев меня, тут же сжал в крепких объятиях, как и я его.
– Уроем мразь… Уроем суку… – рычал он, а я ощущал, как у самого внутри вскипает ярость бешеная. Невероятная. Он принес ее мне оттуда. Снаружи. Оттуда, где тварь, которая посмела тронуть самое дорогое для нас, все еще ходила по земле и дышала с нами одним воздухом, отравляя его и заставляя нас с Андреем задыхаться.
– Кто? – прохрипел я.
– Ахмед-мразь. Они даже не скрывали своего участия.
Я взял у Андрея сигарету и, сильно затянувшись дымом, сжал пальцы в кулаки.
– Освежую падлу!
Ударил кулаком по стене и даже не почувствовал боли, когда кожа лопнула.
– Это из-за меня, Макс.
Резко обернулся к брату и только сейчас заметил, как сильно осунулось его лицо и как лихорадочно блестят черные глаза.
– Не говори ерунду. Сука давно метил в нашу семью.
– Он узнал про меня и Лексу. Это была месть. Способ заставить меня отступить. Моя вина.