Либретто
Шрифт:
– Мам, я пойду к себе… Устал страшно. И такой потрясающий ужин совершенно меня разморил.
– Хорошо, Дань, – мама повернулась и поцеловала его в щеку. – Отдыхай.
– Я так два года не ел, мам. Все мы не ели…два года.
Данила вышел из кухни.
***
Он закрыл за собой дверь своей комнаты и опёрся на неё спиной, заложив руки за спину. Взглядом окинул свою родную и такую некогда уютную «тихую гавань». Тишина… Аж уши режет. Эта комнатка стала ему какой-то маленькой. Все осталось, как было: книги его любимого Ремарка на полках, школьные тетради, учебники по истории и английскому, которые он сам покупал,
Он сел за стол и попытался проникнуться ощущением прошлого, дотронувшись до книг и закрыв глаза… Но они молчали. Всё молчало… Он достал из ящика стола свой дневник и полистал его: школьные записи, какие-то мечты об армии, стихи… Такими глупыми и наивными сейчас ему показались эти строчки.
Данила лёг на диван, укрылся по пояс одеялом и вернулся к началу дневника, где на корочке, на обороте первой страницы прочитал:
«Укрылся я в лесах,
Чтоб жизнь прожить не зря,
Чтоб высосать из жизни костный мозг,
Искоренить все, что не жизнь,
Чтоб не понять на смертном ложе,
Что я – не жил…».
Тепло родного дома и отсутствие вшей усыпило Данилу . Он провалился в небытие, словно в сказочный сон, оставив раскрытый дневник на груди.
Тихонько вошла мама и подсела к нему, погладила по армейскому «ёжику» на голове…
– Отрасти снова свои чудесные волосы, сынок, – прошептала она.
Взяла книгу с груди и посмотрела то, где Данила остановился: первая страница, первый абзац – «укрылся я в лесах…»
Мама укрыла Даника покрепче, как в детстве, поцеловала в лоб и вышла из комнаты.
***
Данила проснулся в 10 часов утра, отдохнувшим на сто лет вперед, от запаха свежих блинов, который проникал через неплотно закрытую дверь.
Валяться не хотелось и Данила сел на кровати, свесив ноги – он хотел умыться, позавтракать и жить, жить, жить!
Данила одел штаны и пошёл на кухню поцеловать маму:
– Привет, мам.
– Привет, сынок. Хорошо спал?
– Лучшая ночь в моей жизни, – Данила приземлился на стул и налил себе кофе.
– Кушай блинчики свежие, – сказала мама, пододвигая к сыну сметану и масло. – А тебе, кстати, девочка звонила, – после небольшой паузы сказала мама. – Одноклассница…
– Мам, я только вчера приехал. Какие одноклассницы?
– Ну, значит видел тебя кто-то…
– В ночи?..
– Она хорошая девочка! – не выдержала сама своего отстраненного тона мама. – И всегда интересовалась тобой. Но я ей не давала адрес твоей части, потому что письма шли по полгода, а уж для молодой девчонки это было бы вечностью, правда?
– Наверно… Ладно. Красивая хоть? Кто? Вика? Лена? Рада?..
– Татьяна.
– Да ладно!.. – удивился Данил. – Мы толком не общались никогда даже. Что ей надо?
– Вот встретишься на выходных и узнаешь. Она в пятницу приедет. Кстати, она в «педе» учится на психолога, – мама улыбнулась и присела за стол, дожарив блины.
– Лучше бы кто-нибудь покрасивее «позвонил» … Радка классная была всегда. С ней любовь была бы возможна.
– Любовь? Знаю я всю эту любовь – «проходила». И теперь я точно знаю, что от любви никогда ничего не остаётся, кроме пустоты. И ребёнка. Все они эти твои Вики, Лены, Саши, Даши уже замужем со школьной скамьи. А некоторые, уже и по второму «кругу» пошли – и всё это за два года, сынок! И у них уже куча детей! К чему это, скажи?..
– Мам, если бы все девчонки рассуждали так, как ты сейчас, большинство людей вообще бы не родилось… В том числе и я.
– Верно…Но я замужем была лишь раз, и ты у меня был зачат по большой любви! Жизнь сама проложит себе путь – ей «помогать» не надо! Пересаживаются с хуя на хуй, думая, что это поможет! Но хуй – это всего лишь навсего, ХУЙ в какой бы руке ты его не держала. Надо самим учится делать и деньги, и счастье, и атмосферу, и любовь… Не лезь в это дерьмо, сынок. Береги себя…
Мама в негодовании раскраснелась, а лоб покрыла испарина.
– Успокойся, мам… – Данила погладил её по руке. – Я буду беречь. Я хотел в Усть-Пристань в воскресенье смотаться, – продолжил он, – у меня там друг лежит…
Мама смотрела на Даню, а Даня на неё.
– Конечно, езжай… Переночуешь у родителей мальчика?
– Да. Сегодня вторник… Я до конца недели доколю дрова, встречусь в пятницу с твоей мадамой, субботу отдохну и в воскресенье рано утром двинусь. Я с Усть-Пристани сразу на город поеду, мам. Осмотрюсь, по поводу работы узнаю, по поводу жилья и тому подобное…
– Так, а я тут суетиться хотела… – спохватилась мама.
– Мам, – Даня наклонился вперед, – а если он меня не возьмёт? И даже если он скажет «да», я не хочу быть обязанным этому борову жирному, ясно? – Даня сделал глоток кофе и закрыл глаза – утро перестало быть добрым. Голова заныла. – И вообще твоя идея оставить меня здесь, в этой клоаке серой, мне не нравится. Я не хочу до пенсии ползать на работу, которую терпеть не могу, а потом, перед смертью, не мочь вспомнить, жил я или нет…
Данила посмотрел на мать и понял, что обидел. Он протянул свою руку через стол и свою ладонь положил на её запястье:
– Мама, прости меня… Пожалуйста.
– Да нет, ты прав… – сказала мама, смахнув украдкой слезу. – Ты молод и ничего тебя не держит – лети, куда хочешь… У меня не было твоего выбора в своё время и всё благодаря «любви». У меня родился ты в восемнадцать лет и весь мой смысл жизни соединился в тебе: мне надо было работать, одевать тебя, обувать, кормить. А ещё при этом и как-то определяться в этой жизни – я уже тогда понимала, что без профессии и образования, которое как раз и открывает «двери» на хорошие профессии, ничего не получится. И поэтому я грызла зубами в прямом смысле слова тот «гранит» … У меня не было выбора по типу того, что: «хочу-не хочу». Не имела права пробовать удачу «на вкус». И, знаешь, я так никогда и не поступила бы в институт и не закончила бы его и потом не стала врачом, если бы не моя мама, – твоя бабушка. Потому что она растила моего ребёнка – Тебя… Видишь, сколько «бы»? Вот так… Сыночек, – мама положила свою ладонь поверх ладони сына, – грызть костный мозг жизни, это совсем не значит подавиться костью. До костного мозга жизни ещё далеко!..