Лица
Шрифт:
— Я ужасно польщена, — голос ее прозвучал выше обычного.
— Мое доверие к вам обосновано. Я наблюдал за вами долгие годы.
Жени сидела на самом краю кресла, скрестив ноги. Доктор Ортон встал и посмотрел на нее с высоты своего громадного роста, и внезапно она ощутила робость, даже страх.
— Я могу вам верить, — повторил он, как будто размышляя. Глаза сделались серебристо-серыми — цвета бессолнечного моря. — Вы работаете так же упорно, как и я. Те же нагрузки; жизнь хирурга, — его седая шевелюра сердито растрепалась по лицу. «Бог, —вспомнила Жени. —
Он сел наискосок от нее, сжимая в ладони стакан с виски.
— Вы знаете, как людям, подобным нам, трудно расслабиться. Весь день начеку. Весь день наедине со своей ужасной мощью. За хирургом последнее слово. Он вторгается в тело и извлекает болезнь…
Его манера говорить не была обычной, рубленой, как будто через него сейчас с Жени беседовал другой.
— Уже поздно, — Жени оперлась ладонью о подлокотник кресла, чтобы подняться. — Мне предстоит столько прочитать…
— Чтение подождет, распорядился Ортон. — Вы — сильная здоровая женщина с крепким телом и духом. И мне необходима часть вашей силы, — на последней фразе голос дрогнул, словно он умолял Жени.
— Что вы хотите сказать?
— Сейчас объясню, — он подошел к полкам и открыл дверцу под ними. — Смотрите сами.
Сначала ей показалось, что там были увеличенные модели хирургических инструментов. Серебряный отсвет — она как будто узнала приспособление для удержания в месте частей сломанного бедра: крепкий длинный стержень, отверстия для винтов. Она рассмотрела щетки со странными стальными ручками, веревки. Ортон достал кожаный кнут.
— Мы все смертны и сотворены из плоти, — глаза его сияли металлическим блеском, — и должны быть смиренными. Хирург преклоняет голову перед человеческим телом и почитает его.
Он встал на колени перед Жени и вложил кнут ей в руку.
— Научи меня быть смиренным, — он расстегнул ворот и обнажил перед ней, как перед палачом, морщинистую шею. — Ударь меня. Хлестай за мои грехи и недостоинства, — лицо Ортона необычно светилось, губы раскрылись. — Я преклоняюсь перед тобой! Ударь меня! Не жалей! Ударь со всей силой своего крепкого тела.
Жени попыталась встать, но он навалился на ее колени грудью.
— Делай, что я говорю!
В ужасе она дернулась назад, но он поднял с кнутом ее руку.
— Прошу тебя! Я дам тебе все: мои знания, все, что у меня есть. Только помоги мне! Помоги почувствовать страдания мира. Муку, для которой мы рождены, страдания плоти.
Помимо ее воли рука повиновалась, действовала сама по себе, и кнут прошелся по спине врача.
— Так. Ты само совершенство природы. Моя богиня, — он разорвал на себе рубашку, расстегнул брюки и сдернул их вниз вместе с нижним бельем, лихорадочно скатывая от каждого колена.
Обнаженный он бросился на пол перед Жени:
— Наступи мне на спину. Избей меня. Разорви каблуками кожу.
Кнут бессильно свисал с ее ладони, и Жени в страхе смотрела на Ортона. Он изогнулся, дотянулся до ее запястья, поднял руку и опустил на себя вместе с кнутом. Стал поднимать и опускать: на грудь, на спину, на шею, на плечи.
— Тело — это плоть, — кричал он. — Сокруши мою плоть! Распни мое тело! Да, да! Вот так! Еще сильнее! Боль есть любовь. Величественнее,
Ортон извергнул семя и омертвел.
Жени лишь на секунду смотрела на него, потом вскочила, переступила через его тело и быстро пошла к двери.
— Подожди, — крикнул он ей вслед. — Ты должна остановиться, — и поднялся на ноги.
Командный тон после безумных бормотаний. Жени растерялась и замедлила шаги.
— Вы забыли материалы по фиброматозу. Они вам понадобятся, — он уже был рядом с Жени и как будто удерживал ее взглядом. Тон почти нормальный. Он говорил кратко, по делу. — Во время операции мы иссечем фасцию из бедра и произведем блефарографию. Смысл этого объяснен в третьей секции Конгресса Маккау и в работе Роббипса.
Он подал ей материалы:
— Здесь требуется усердие, — терпеливо объяснил он. — Нужно многое изучить. Опыт — лучший педагог.
— Доброй ночи, доктор Ортон.
— До свидания, доктор Сареева, — он пытливо посмотрел на Жени. — Приятно будет работать с вами.
На улице на Жени накатила тошнота. Она вспомнила закрытую библиотеку и Бернарда, лежащего в луже крови.
Как только пресса обнаружила «Слонового мальчика»Ортона, так больного быстро окрестили корреспонденты, за врачом стали ходить по пятам в надежде на «чудесный» исход операции, что могло бы стать сенсацией на страницах газет и экранах телевизоров. Другие преследовали Ортона по иным причинам… Слухи о его роли в самоубийстве Сэлли Брайт настоятельно циркулировали в госпитале. Вместе с тем, коллеги-хирурги и весь персонал госпиталя были обеспокоены: случай с фиброматозом стал широко известен за пределами больницы, в то время как другие пациенты Ортона страдали от забвения и невнимания. Было необычайно много осложнений. С тех пор как умер ветеран, через неделю после неотложной операции, еще два пациента Ортона — участники войны и, по-видимому, здоровые люди — скончались на операционном столе, один через три дня после другого.
Одни из коллег подозревали спиртное, другие считали, что дело в эмоциональном срыве, третьи полагали, что Ортон страдает потерей памяти или плохо координирует движения. Слово «раскоординация» возникало все чаще и чаще в спорах врачей, но только в своем кругу. Они понимали, что это серьезное обвинение, требующее веских доказательств.
Жени отметила необычные осложнения и смерти, но в спорах врачей не участвовала. В госпитале она слыла протеже Ортона, и ее сознательно исключали из этих дискуссий или ограждали от своих суждений.
В два часа ночи Жени по-прежнему лежала без сна, в десятый раз передумывая, что можно было сделать. Ясно было лишь одно — с Ортоном она больше работать не будет. Жени не представляла, как он может ее принудить. Хотя, конечно, он мог использовать свое влияние, и так же, как сделал ее старшим врачом — понизить в должности или даже уволить. Хотя в последнем она сомневалась — после смерти Сэлли Ортон вряд ли решится на необычные поступки.
— Слегка — и не более — она жалела, что не будет участвовать в новаторской операции. И лежа без сна, продумывала, какие шаги предпринять.