Лица
Шрифт:
— Может быть, для разнообразия и мне будет позволено что-нибудь сказать?
Брови Макса поползли вверх:
— Конечно, детка.
— Прежде всего, я не детка. Затем, не ваше дело объяснять мне, подходит мне это место или нет. Моя специальность — пластическая краниальная хирургия, особенно на верхней части черепа. Из того, что я здесь увидела, я поняла, что мой опыт вам нужен. И я буду с вами работать, нравится это вам или нет, — ее собственные брови тоже изогнулись от удивления, когда она поняла, что только что сказала.
Макс усмехнулся:
— Ладно, капитан. Но
— Пошел ты, — в первый раз в жизни выругалась Жени и, оттолкнув Макса, протиснулась в дверь.
А он морщился изнутри на солнце:
— Эй, детка, хочешь, приходи завтра в восемь утра.
Жени шла, не оглядываясь.
По дороге обратно в Биг Сур во взятой на прокат машине Жени пыталась разобраться в мешанине мыслей и чувств. Чувства оказались явно сильнее. Настолько сильнее, что она, не размышляя, согласилась на работу с Максом. А тот был настолько черствым, что в ответ продолжал ее обижать.
С таким человеком она работать не могла. Особенно после того, как узнала о столь скудном вознаграждении. Это значило бы похоронить мечту о собственной практике. В Нью-Йорке она все взвесила, напомнила себе Жени, и пришла к выводу, что прежде всего следует заработать денег.
И почему она сказала Максу, что будет с ним работать, нравится тому это или нет? Такие заявления были не в ее характере: она привыкла взвешивать свои шаги и не принимать необдуманных решений. Не потому ли, что почувствовала, что в ней здесь нуждаются? Или это просто реакция на клинику Кутюр, чья помпезная роскошь казалась насмешкой над простотой здешней больницы?
Рядом с насыпью шоссе № 1 расстилался океан. Над водой летали пеликаны. Всю дорогу Жени ехала с опущенным стеклом, и ветерок овевал ее лицо свежестью деревьев и моря. В четыре, когда Дэнни закончил съемку, она будет с ним снова, почувствует, как от его прикосновений оживает кожа, ощутит естественный аромат его тела, манящий сильнее, чем запах цветения. Их губы сольются воедино, и они, как ночью и утром, снова отдадутся друг другу. Она ощутит свободу и растворится в его светлой радости, светлее, чем сверкающий в потоках солнечных лучей океан справа от шоссе.
Стрелка спидометра застыла у семидесяти. Она отпустила ногу и снизила
Когда она приехала, он был уже в отеле и ждал во дворе у входа в их коттедж. Жени выпрыгнула из машины, но что-то в его лице подсказало, что у Дэнни не все в порядке.
— Ты не снимаешь…
Он быстро поцеловал ее:
— Проблемы с камерой. Может быть, саботаж. Операторская бригада требует прибавки и выплаты вперед.
Они вошли внутрь и сели на кровать, и Дэнни начал рассказывать о трудностях с труппой, съемочной бригадой, о нехватке денег.
— Все одно и то же. Спонсоры охладевают, средства не поступают так, как было обещано, — он выглядел скучным, разочарованным. Никогда Жени не видела Дэнни таким. Его бьющая через край энергия казалось такой же его неотъемлемой чертой, как и черные кудри.
Он нежно погладил Жени по волосам:
— Может быть, все эти годы я переоценивал себя, — его голос звучал глухо. — А на самом деле мне и нечего предложить.
— Не говори так.
— Бывший человек, которого вовсе никогда не было, — Дэнни отрывисто рассмеялся и отнял от ее волос руку. — Я тебе не рассказывал, как расхвалили мой последний фильм «Судорожное движение»?
— Замечательно. Где же?
— На страницах некрологов. Самая короткая в истории жизнь. Создателя благосклонно сравнивают с авангардом. Замечают только, что у него недостало приличия умереть вместе с другими авангардистами, — он поднялся и прошелся вдоль кровати. — Я попытался создать роман из основ квантовой теории. Фантазия нашего века. Думал, фильм сплетет воедино науку и искусство, землю и космос. Оказалось, до этого еще множество световых лет. Но звезды будут мертвы, когда их свет достигнет экрана.
— Дэнни…
Он перестал расхаживать.
— Иди сюда.
Жени раскрыла объятия, и он бросился в них, губами прильнул к ее рту и соединенные они упали на кровать. Они целовались до тех пор, пока Жени не оттолкнула его, чтобы набрать воздуху. Он поднял ее юбку, нащупал рукой трусики.
— Сырые, — удивленно произнес он.
— Давай.
Он разделся наголо, снова лег и тут же овладел ею, без игр, без ласк. Она хотела объять его всего, с его разочарованием и гневом, превратить их в грубое желание, чтобы разочарование и гнев он излил в нее.
Сжимая ее ягодицы, он был глубоко уже в ней, но не отводил глаз от лица. И Жени не опускала век, видела его гримасу оргазма, сама ощутила наивысшее напряжение и следом за ним освобождение. Волнами снова и снова, пока едва могла дышать, хотела остановиться, но, как на воде, продолжала качаться. Потом волна замедлила свой бег и наступил покой.
Их тела были по-прежнему слиты. Дэнни всем весом лежал на Жени. Дыхание вырывалось толчками.
— Я люблю тебя, Дэнни.
Он не ответил, даже не пошевелился. Потом Жени почувствовала, что он дрожит. Он поднялся на локтях. На лице уже не было боли, только удивление и следы слез. Одна из них упала Жени на губы, и она ощутила солоноватый вкус, попробовала языком. И в тот же миг Дэнни прижался к ней губами. Поцелуй был бесконечно нежным.