Лица
Шрифт:
На следующий день Жени поехала в клинику и сказала Максу, что выйдет на работу в сентябре. Сначала она должна была вернуться в Нью-Йорк и выполнить все обязательства перед госпиталем, а потом уже готова была приехать обратно.
Макс пожал плечами, пробормотал несколько слов, но Жени их не расслышала, потом крепко пожал руку:
— Спасибо, детка, — грубовато поблагодарил он.
В самолете она ощутила, что жизнь приобретает новую полноту. Она возвратится в Калифорнию в объятия Дэнни и в клинику Макса. И хотя работа будет ее удовлетворять, она не станет единственным смыслом ее жизни. Жени сможет стоять на обеих вершинах: оставаться хирургом,
Они еще ничего не решили о браке. Пока еще нет. Жени прирастет к клинике, а Дэнни постоянно мотается: то редактировать и править, то проталкивать и распространять материал. Съемочная бригада вернулась и объяснила, что хотя они все и обожают Дэнни, все же захотели посмотреть, сможет ли он достать больше денег.
— Ваше искусство замечательное, — без обиняков заявил старший оператор, — но ведь нам нужно есть. Ну да бог с ним. Будем держаться вместе. Поголодаем сейчас, поедим потом. Начнем крутить.
Рассказывая об этом вечером, Дэнни снова был полон энтузиазма и как никогда верил в успех фильма.
«Космическая любовь» станет гвоздем сезона, соберет небывалую аудиторию зрителей и превратится в веху на пути создания новых фильмов о космосе, звездах и времени на долгие годы вперед. Он разбогатеет, Жени откроет свою практику в Южной Калифорнии, и они заживут в роскоши.
Но ночью на него снова нахлынул пессимизм: никто не поймет его фильма, судить о нем будут снова неправильно, публика над ним станет смеяться и фильм умрет. Если это случится, Дэнни вновь уйдет на вольные хлеба и вернется к сценариям. Они поселятся где-нибудь неподалеку от клиники Макса, и на юг он будет уезжать, только когда потребуется обсудить сценарий.
В любом случае, как только Жени вернется в Калифорнию, они заживут вместе, а когда настанет время, поговорят о браке, а может быть, и о детях.
Жени не хотела ждать, но сейчас она находилась в воздухе и летела, чтобы закрыть нью-йоркскую главу своей жизни. Ей она казалась уже историей.
В последующие недели стояла изнуряющая жара. Жени не могла припомнить, чтобы время тянулось так медленно, тяжелые, как черная патока, дни едва сменяли друг друга. Она была в Нью-Йорке и нет, постоянно помня, сколько времени теперь в Калифорнии, по вечерам устраивалась у телефона: они решили звонить попеременно, чтобы поделить расходы.
В воскресенье Жени разговаривала еще и с Чарли. В Нью-Йорк они собирались переехать не раньше Дня Труда, когда Тору должен был приступить к работе в Ортопедическом институте. Тогда — время длилось бесконечно — Жени уже окажется в Калифорнии.
Все трое приехали в Нью-Йорк на пятую годовщину Т.Дж. и на двухсотлетие Америки. Жени взяла свободный день. Они вспоминали то четвертое июля, когда родилась Джой, и Чарли заметила, как по-новому светится Жени, когда говорит о Дэнни. Она настоятельно рекомендовала подруге подумать о браке.
— Единственный институт в мире, которому люди должны быть привержены, — заметила она и послала Тору через стол изумленный взгляд любви.
К августу Жени стала уже настолько беспокойной, что не могла заснуть по ночам. Даже из-под закрытых век она видела, как формируется ее новая жизнь. И чем ближе было начало, тем меньше она видела причин, чтобы откладывать свадьбу.
36
Зимние птицы облетали побережье, когда серым прохладным утром в середине ноября Жени бежала вдоль кромки воды.
Жени считала, что это очарование было неотъемлемой частью его артистической натуры. Птицы казались Дэнни и дикими, и ручными, жили среди людей, но независимо от них. Они расцвечивали своим полетом пространство и были свободными.
В клинике мужчины лежали рядами, не обладая свободой забыть войну, исказившую их тела, изувечившую лица, мертвой хваткой держа сердца и умы. Жени знала, что реконструирование их внешности являлось только первым шагом.
Она была поглощена работой. Умение Макса поражало. Его швы были необычайно аккуратными, надрезы миниатюрными и точными, несмотря на толстые короткие пальцы. Он вынужден был проявлять артистизм, импровизируя, когда не хватало инструментов и оборудования. Делал молниеносный выбор между традиционными и новаторскими методами.
Меньше чем за два месяца Жени привязалась и к Максу, и к самой клинике. О частной жизни врача она знала только то, что он сам ей рассказал при первой встрече — большую часть жизни Макс провел в армии, от сестер она услышала, что он разведен и не хотел, чтобы кто-нибудь упоминал о его прошлом браке.
А вот о Дэнни Жени знала все и любила его. Но чем дольше они жили вместе, тем, казалось, дальше отодвигалась их свадьба. Им нравилось оставаться вместе, но не хватало для этого времени. Дэнни часто отлучался в Голливуд для завершающих штрихов своего фильма, встречался с людьми, обещающими продвигать его на экраны. А когда он возвращался в их маленький домик — больше напоминающий коттедж на территории усадьбы — Жени частенько была на работе. Иногда она проводила в клинике по шестнадцать часов или все сутки, ассистируя на операциях специалистов-добровольцев, вызвавшихся помочь в свободные часы. А это означало, как и предупреждал Макс в июне, что операции начинались глубокой ночью.
Свой распорядок дня она никак не могла приспособить к работе Дэнни, и он тоже не мог поступиться своими планами. Первые десять дней — их «медовый месяц», как вспоминала о них Жени — оказались насыщенными счастьем. Любая минута, когда они были вместе, напоминала оазис, где находила отдохновение их любовь. Они говорили о будущем, придумывали смешные имена своим детям, распределяли домашние роли (Дэнни собирался готовить, Жени предстояло менять электролампочки и вызывать сантехника, стирку они поделили на двоих, но дом решили поставить на сваи, чтобы внутрь не проникала никакая грязь и ее не пришлось отчищать) и неопределенно рассуждали о предстоящей свадьбе: где состоится церемония и кого на нее приглашать.
Теперь же они редко заговаривали о будущем. Сложности совместной жизни в настоящем нахлынули на них. Последние три дня Дэнни был в отъезде. Они говорили сейчас даже реже, чем тогда, когда прошлым летом Жени жила в Нью-Йорке.
Несколько последних минут Жени ощущала спазм в боку, но не обращала на боль внимания: обычно если она продолжала бежать, боль проходила и у Жени наступало состояние невесомости, она не чувствовала ни боли, никаких других неудобств.
Но сегодняшним утром спазм не отпускал. Жени пришлось замедлить бег, перейти на трусцу, потом на шаг. Стайка песочников бросилась врассыпную, но другие птицы посторонились лишь на ярд и продолжали возню в поисках пищи.