Личное дело соблазнительницы
Шрифт:
Инга тут же поспешила оскорбиться. Глянула на него недобро, поджала бесцветные губы и, извинившись, вышла вдруг из гостиной.
— Кажется, звонят, — пробормотала напоследок, спохватившись.
Валера никакого звонка не слышал. Но ход ее оценил. Сейчас вернется, отплакавшись в тишине соседней комнаты, сошлется на занятость, вызванную неурочным звонком, и выпроводит его вон.
Так и надо ему! Не будет лезть! Безутешная вдова укажет ему на дверь, и он будет вынужден убраться восвояси и вернуться в свой кабинет и ждать там возвращения Вешенкова, который
Валера в десятый раз тяжело вздохнул и в двадцатый оглядел гостиную Калининых.
Дорого! Дорого, стильно, уютно! Чувствовалось, что люди не просто вкладывали деньги в жилище, а вили гнездышко. Чтобы жить там, быть счастливыми, размножаться и совершенно не думать о скорой смерти.
Никакой кожи и хрома, никаких белых безликих стен. Все в спокойных, выдержанных тонах. Много велюра, карельской березы, чешского стекла, не захламленного коврами дорогого паркета. И еще фотографий очень много. Каждая горизонтальная поверхность была заставлена.
Инга по пояс в море… Инга в горах, одна нога в высоком ботинке на толстой подошве на камне, на колено пристроен крохотный рюкзачок… Инга на качелях… В бассейне… На кухне за плитой… За обеденным столом… В постели…
Всюду Инга, счастливая, улыбающаяся, беззаботная.
— Вы ведь очень любили друг друга, да? — не дав ей опомниться и начать его выпроваживать, спросил Валера, когда она вернулась. — Детей, видимо, поэтому не заводили.
— Да, — вдруг покорно согласилась она и упала буквально в кресло с высокой спинкой. — Сережа не хотел, боялся потерять меня в пеленках, бессонных ночах, кашах и микстурах… Иногда мне казалось, что он просто одержим был своей любовью ко мне.
— Он ревновал?
И спросил-то просто так, скорее из-за того, что сам был ревнивцем о-го-го каким. Не думал совершенно что-то пробудить, задеть, растормошить. А, спросив, вдруг понял: задел как раз!
Инга сжалась вся, сделавшись совершенно крохотной в своем трауре на фоне огромной кресельной спинки. Спрятала лицо в шарф и кивнула молча.
Да, мол, ревновал.
— Я тоже ревнивый, — вдруг признался Валера, не зная, как поступить дальше. Начать задавать вопросы, каким именно образом проявлял Калинин свою ревность, он счел некрасивым, поэтому принялся вдруг рассказывать о себе. — Одна девушка… Она мне очень нравилась, очень красивая была, фигура, ноги. Короче, полный комплект. Но было одно но!..
— Какое? — Инга вдруг как-то встрепенулась вся, выпрямилась и глянула на него с живейшим интересом.
— Ее буквально все знали! — с горечью продолжил Валера, не без боли вспоминая свой затяжной прыжок в преисподнюю под названием «Любовная связь с первой красавицей». — Идем с ней по улице, отовсюду «здрасте», «привет, как дела», «что делаешь завтра»!.. В театре каждый второй к ручке прикладывается, а то и в щечку не поленится клюнуть прямо при мне. Я поначалу деликатно так намекал, что мне это не нравится, а потом…
— Что?! — Казалось, она даже дышать перестала, уставив на него глаза, из которых самым невероятным образом
— А потом я не выдержал, взорвался и ударил ее однажды! Всего лишь раз, она не простила.
Врал безбожно! Не бил он ту девчонку, не способен был ударить. Нарочно сказал, чтобы интерес Инги подогреть. Клюнула, нет?..
— Вы расстались? — спросила она с вялым интересом, снова утопая в кресле.
— Разумеется. Она же не простила… — Это он ее не простил, застав в постели с партнером по теннису. — Я долго переживал, но нас ведь ничто, кроме чувств, не связывало.
— Вот! — снова встрепенулась Калинина, едва не подпрыгнув. — Вас ничего не связывало, поэтому и терять, собственно, было нечего. А нас с Сережей… Нас связывало слишком много, чтобы взять и расстаться из-за какой-то ерунды, подогретой его ревностью!
— Что за ерунда? — с вкрадчивой осторожностью поинтересовался, как бы между прочим, Валера, прогуливаясь по гостиной и трогая портрет за портретом, внимательно рассматривая, вглядываясь и возвращая обратно.
— А, ничего. Это я просто… Ну, для примера. — Инга смутилась и снова потерла кончиками шарфа абсолютно сухие глаза. — Он ревновал меня, говорил, что не простит, если что… Я старалась не давать повода для ревности, понимаете. Он тоже… Вернее и порядочнее Калинина я вообще мужчин не встречала.
Она тут же поняла, что сказала что-то лишнее, засуетилась, поправляя то складку на платье, то шарф на голове. Потом встала, пригласила на кухню выпить кофе. А там сразу же принялась за бутерброды. И снова, как и первоначально, стала рассказывать Валере, каким замечательным был ее муж — Калинин Сергей Иванович.
Он верил и не верил.
Пил кофе, который Инга совершенно не умела готовить. Ел некрасиво слепленные бутерброды, смотрел на нее подолгу и с удовольствием — красива же была, красива до судорог в коленях, чего уж. Смотрел и ловил себя на странном ощущении.
Ощущение это было непостоянным, волнообразным каким-то. Все зависело…
А черт его знает, от чего оно зависело! То накатит, то схлынет вновь. То защекочет где-то под височной костью, а то вдруг снова пропадет.
Дежа-вю? Не похоже, и в то же время…
Что же это такое, а?!
Валера вышел из дома Калининых. Постоял немного на мраморных ступеньках их уютного добротного особнячка, ничего общего не имеющего с красно-кирпичными монстрами под такой же черепицей по соседству, покрутил головой, пытаясь избавиться от непонятного зуда в мозгах. Так ни до чего не додумался и пошел к своей машине.
Докладывать Вешенкову было нечего, печально констатировал он, выбираясь из поселка элитных домиков «на одну семью».
Жили дружно, счастливо, небедно. Любили, кажется, друг друга. Муж, правда, был излишне ревнив, но это ничего ровным счетом не значит и значить не может. Имело бы значение, окажись трупом Инга Калинина, а не наоборот.
У жены, возможно, была когда-то бурная личная жизнь. Это Валера так расценил ее последнюю фразу про то, что вернее Калинина Инга мужчин не знала. Следовательно, знала и других!