Личностный потенциал. Структура и диагностика
Шрифт:
Если более традиционный взгляд на рефлексию рассматривает ее как феномен познавательной деятельности, явление гносеологического порядка, что – более или менее эксплицитно – свойственно как философским работам, так и психологическим (см. Филатови др., 2006; Дударева, Семенов, 2008; Семенов, 2008), то заслуга С.Л. Рубинштейна состоит в том, что он впервые поставил проблему рефлексии как проблему онтологическую, а не гносеологическую, рассматривая рефлексию как способность, играющую важнейшую роль в самодетерминации и саморегуляции жизнедеятельности, хотя он и не употреблял этих терминов. В последнее время в психологии все более заметны подходы, в которых понятия рефлексии и саморегуляции оказываются тесно связаны между собой, что является логическим развитием философского понимания рефлексии как специфически человеческого способа отношения к миру – отношения, которое поднимает жизнедеятельность человека на качественно новый уровень.
Роль рефлексии в процессах саморегуляции
Одним из первых вопрос о роли рефлексии в процессах регуляции и саморегуляции напрямую поставил Ю.Н. Кулюткин (1979), опираясь на идеи Л.С. Выготского о высших психических функциях как интериоризированных социальных отношениях и об орудийном характере деятельности человека. «Понятно, что использование различных средств организации собственных действий оказывается возможным лишь
Этот процесс имеет сложную структуру. В нее входит мысленное проигрывание возможностей, рефлексивная игра с самим собой, которая завершается выработкой окончательного решения и переходом к исполнительным действиям. Наиболее явно рефлексивность саморегуляции проявляется при необходимости перестраивать сложившийся способ действия, анализируя структуру своих действий, не приводящих к успеху. Рефлексивность и гибкость прямо связаны с готовностью выполнения подобной «работы над ошибками».
Ю.Н. Кулюткин выделяет два уровня рефлексивного отображения. «На более низких уровнях рефлексии отображаются и контролируются отдельные исполнительные действия, выполняемые по готовой стандартной программе. На более высоких уровнях рефлексии субъект отображает самого себя и как контролера, производящего планирование и оценку своих действий» ( там же, с. 27). В последнем случае «он как бы экстериоризирует те внутренние регуляторные схемы и процессы, которые позволяли ему осуществлять свои управляющие функции» ( там же). Иными словами, по мере повышения уровня рефлексии она закономерно превращается в саморефлексию уже не только операциональных, но и личностных аспектов регуляции деятельности.
В оригинальной и хорошо теоретически проработанной концепции А.С. Шарова понятия регуляции и рефлексии относятся к числу ключевых. «Рефлексия есть собирание себя <…> Без рефлексии и рефлексивных процессов всякая живая система не просто движется в сторону дезорганизации, но распадается и перестает быть таковой» ( Шаров, 2009, с. 119). А.С. Шаров исходит из того, что подлинное понимание существа рефлексии лежит в ее онтологии ( Шаров, 2005, с. 55). Регуляцию этот автор определяет через еще одно ключевое для него понятие – понятие «границы»: «Регуляция – это и есть качественно-количественная ограниченность активности человека» ( Шаров, 2000, с. 109). Это начальное довольно общее определение конкретизируется далее в понятии регулятивного акта: «Это возникновение (простраивание) границ, которые качественно и количественно определяют функционирование определенной психологической системы, или это качественно-количественное изменение о-граниченности для определенного функционирования психологической системы» ( там же, с. 121). В структуре регуляции выделяются три подсистемы: ценностно-смысловая, активности и рефлексии ( там же, с. 114). А.С. Шаров описывает рефлексивную подсистему также в терминах механизмов о-граничивания активности. В частности, конкретные механизмы рефлексии описываются в категориях определения и простраивания границ, собирания и связывания границ и, наконец, организации границ в целостной регуляции жизни человека ( Шаров, 2005, с. 66–71). Парадоксальным образом, однако, рефлексия оборачивается свободой, которую А.С. Шаров определяет как многомерную и многоуровневую систему рефлексий, простраивающую внешние и внутренние границы, которые человек учитывает в регуляции своей жизни ( Шаров, 2000, с. 286).
В подходе А.В. Карпова рефлексия не только теоретически обосновывается как процесс, значимый для саморегуляции, но этот взгляд получает эмпирическое и прикладное обоснование. Рефлексия рассматривается «как важнейшая регулятивная составляющая личности, позволяющая ей сознательно выстраивать свою жизнедеятельность» ( Карпов, 2004, с. 77). Автор усматривает специфический характер рефлексии по отношению к другим видам психических процессов, ее особую, комплексную и синтетическую природу и особый статус и место в структуре психических процессов ( там же, с. 86–87). Выстраивая иерархическую уровневую структуру психических процессов, А.В. Карпов определяет место рефлексивных процессов на одном из высших уровней, системном ( там же, с. 103). В контексте поставленной нами проблемы личностного потенциала особенно важно вводимое автором понятие рефлексивности как индивидуального свойства, допускающего квантификацию и диагносцирование ( там же, с. 113). Им была разработана и успешно применяется психодиагностическая методика определения индивидуальной меры рефлексивности ( Карпов, Пономарева, 2000). Методика включает в себя, наряду с общим показателем рефлексивности, четыре субшкалы, характеризующих способность к саморефлексии (рефлексия деятельности самого субъекта – ситуативная, ретроспективная и перспективная) и к рефлексии внутреннего мира других людей (умения понимать причины поведения другого человека, ставить себя на место другого, предугадывать реакцию окружающих на свои действия, щадить чувства других людей).
Эмпирические исследования с использованием этой методики дали интересные и нетривиальные результаты. В частности, высокая мера рефлексивности руководителя организации предсказывает не столько значения других переменных, сколько их дисперсию, вариативность, иными словами, высокая рефлексивность служит причиной диверсификации ( Карпов, 2004, с. 117). Эта переменная оказывает и другое регулирующее влияние на остальные переменные, выполняя, в частности, роль модератора, обусловливающего фасилитацию или ингибицию иных зависимостей ( там же, с. 118). Она также задает качественное расслоение выборки: при разделении ее на подвыборки по параметру рефлексивности в этих подгруппах обнаруживается разная структура связей других переменных ( там же). Эти результаты свидетельствуют, что рефлексивность действительно оказывается переменной особого рода, качественно отличающейся от других. «Параметр
Цикл исследований влияния рефлексивности на качество принятия решений принес результаты, согласующиеся с предыдущими. Так, оказалось, что зависимость между этими переменными приближается к «инвертированной U-образной» форме: с повышением рефлексивности качество принятия решений растет, но до определенного предела, а затем начинает снижаться. Одновременно обнаруживается прямая монотонная зависимость дисперсии качества принятия решений от рефлексивности ( там же, с. 146–147). Не менее интересные данные дает сравнение высокорефлексивных и низкорефлексивных индивидов в ситуации выбора ( там же, с. 155–162). Высокорефлексивные люди менее жестко опираются на имеющиеся стратегии и априорные предпочтения; они учитывают в ситуации выбора больше альтернатив, что, впрочем, не обязательно сказывается на эффективности выбора; им труднее отбрасывать неподходящие альтернативы; у них, в отличие от низкорефлексивных, качество решений коррелирует с числом учитываемых альтернатив, им труднее генерировать гипотезы и переключаться с одних на другие; они склонны усложнять ситуацию, а низкорефлексивные, напротив, упрощать ее. Таким образом, влияние рефлексивности на ситуацию выбора очевидно, но с точки зрения его эффективности амбивалентно, не дает однозначных преимуществ. «“Выигрывая” в широте и разнообразии способов принятия решения, высокорефлексивные индивиды часто “проигрывают” в их качестве и их релевантности объективным особенностям ситуаций» ( там же, с. 159).
Амбивалентный эффект рефлексивности проявляется также при сравнении групп «успешных» и «неуспешных» руководителей по критерию качества принятия решений. В обеих группах различается сам характер связи рефлексивности с другими процессами и с успешностью принятия решения. Только в группе «неуспешных» зафиксирована прямая значимая корреляция рефлексивности с успешностью, тогда как успешность «успешных» с рефлексивностью не связана. Вместе с тем в подгруппе «успешных» рефлексивность связана наиболее многочисленными и сильными связями с другими качествами, выступает структурообразующим качеством для всех иных когнитивных качеств, обеспечивающих принятие решения. Она, по-видимому, выполняет роль интегратора этих процессов и именно в этом качестве обеспечивает успешность принятия решения, опосредствует, регулирует и в определенной мере согласует вовлечение в процессы принятия решения всех иных когнитивных свойств ( там же, с. 178–179). Наконец, из отсутствия значимой связи рефлексивности с успешностью А.В. Карпов делает вывод о том, что развитость рефлексии не означает ее продуктивности и может даже быть контрпродуктивной ( там же, с. 180). Таким образом, в концепции и исследованиях А.В. Карпова была обоснована высокая значимость и главенствующее структурное место рефлексии в процессах саморегуляции, что, однако, сочетается с амбивалентными следствиями высокой рефлексивности как индивидуального качества.
А.В. Россохин (2010) критикует подход А.В. Карпова за обеднение ракурса рассмотрения рефлексии, исчезновение из него личности и ограничение роли рефлексии регулятивно-адаптивными аспектами. Реализуя личностный подход к рефлексии, которая под этим углом зрения «выступает смысловым центром внутренней реальности человека и всей его жизнедеятельности в целом» ( Россохин, 2010, с. 22), автор стремится поднять статус этого понятия, рассматривая его не столько как функцию, сколько как внутреннюю работу, активный процесс порождения новых смыслов, развития субъектности и личности в целом. Развивая принципы диалогизма, следующие традиции, заложенной М.М. Бахтиным, А.В. Россохин рассматривает внутренний диалог как основной механизм рефлексии. Это понимание, как и общий подход А.В. Россохина, близки нашим воззрениям, что будет видно из дальнейшего изложения; вместе с тем, мы не склонны разделять его критический пафос, направленный на анализ регуляторных аспектов рефлексии и, в частности, на концепцию А.В. Карпова. Роль рефлексии в процессах регуляции представляет собой более сложную и более значимую проблему, чем это может показаться на первый взгляд; как мы увидим далее, анализ спорного вопроса о функциональной значимости рефлексии как фактора саморегуляции позволяет нам сделать важный шаг в понимании как общей онтологии рефлексии, так и ее дифференциально-психологических аспектов.
Амбивалентность рефлексивных процессов
Амбивалентность рефлексивных процессов с точки зрения их роли в регуляции жизнедеятельности обнаруживается и в других психологических подходах, не говоря уже о житейских представлениях. Рефлексия не всеми и не всегда оценивается как позитивная. Есть свидетельства, в том числе эмпирические, того, что слишком большая степень осознания, интеллектуальной работы может мешать и приводить к неблагоприятным последствиям. Не случайно она нередко воспринимается обыденным сознанием как досадное качество интеллигента, который много размышляет, но мало действует, как то, что мешает нам перейти к решительному действию. Это не просто досужий стереотип; в психологии накоплено много отчетливых данных, подтверждающих негативные эффекты рефлексии, в то время как польза от нее часто менее очевидна. Рефлексивные размышления (rumination) определяются как «способ реагирования на дистресс, заключающийся в повторяющемся и пассивном сосредоточении на симптомах дистресса, возможных причинах и последствиях этих симптомов» ( Nolen-Hoeksema, Wisco, Lyubomirski, 2008, р. 400). Т. Пыщински и Дж. Гринберг ( Pyszczynski, Greenberg, 1987) вводят понятие «сфокусированного на Явнимания», которое является фактором развития, поддержания и усиления депрессии. Как отмечается в обзоре Нолен-Хексма с соавторами, за последние два десятилетия получили многочисленные эмпирические подтверждения связи назойливой рефлексии c депрессией, другими патологическими симптомами, дезадаптивными стилями совладания, пессимизмом, нейротизмом и др. и отрицательные ее связи с успешным решением проблем и социальной поддержкой. В этой работе ставится вопрос, существуют ли вообще адаптивные формы рефлексии (self-reflection). Попытка найти эмпирические подтверждения позитивных следствий рефлексии, в частности, на основе теорий саморегуляции, дает гораздо менее ясные и однозначные результаты, оставляя вообще открытым вопрос об их наличии.