Личный враг князя Данилова
Шрифт:
Майор НКВД и историк в одном лице внимательно смотрел на Данилова. Историк понимал, что человек, сидящий напротив него, абсолютно точен в словах, ни одной фальшивой ноты. Наверное, именно так и вел бы себя настоящий кутузовский адъютант каким-либо чудом оказавшийся сейчас в кабинете. Майор НКВД старался понять — зачем? Для чего нужна такая абсолютно точная игра? И не находил ответа.
— А вот этого, — Николай коснулся абажура лампы, — понять не могу. Как же оно там горит? Ни дыма, ни запаха.
Он помолчал немного, задумавшись, и продолжил:
— И вот что еще… когда на поляне… —
— Верно. Лето!
— Я так долго был без памяти?
Лемешев пытался понять, что стоит за этими словами, но не мог разобраться. А этого он очень не любил. Если не угадаешь ходы противника, то непременно проиграешь!
— Боюсь, что довольно долго, князь! Давайте сделаем так, вы сейчас вернетесь в госпиталь и ляжете в постель. Мне нужно определиться, что будем делать дальше. Прошу вас, ничему не удивляйтесь и не задавайте никаких вопросов. Договорились?
Олег стоял у кровати второго из найденных в лесу мужчин. Позавчера он осматривал его и обратил внимание, что дыхание было очень редким. Теперь же лежащий перед ним человек дышал значительно чаще.
— Вы не сможете долго прикидываться, раз пришли в сознание. Рано или поздно захотите есть и пить, — по-немецки произнес майор.
Пауза длилась долго. Наконец раздался приятный негромкий голос:
— Вы можете говорить по-русски. А вообще вы правы.
Мужчина сел на кровати. Свет, пробивающийся в узкое окно, создавал в комнате серый сумрак. Это усложняло задачу, но майора трудно смутить.
— Вы немец?
— Нет!
Лемешев сосредотачивался на нюансах голоса, стараясь ничего не пропустить.
— А кто вы?
— Русский. Лев Каранеев.
От майора не ускользнула крохотная, практически незаметная пауза перед ответом.
— Тоже барон?
На это раз пауза была значительно ощутимей.
— Кто барон?
— Вы. Как и ваш друг.
— Мой друг? Какой друг? Простите, не понимаю. А сами вы кто?
— Майор Лемешев! — на этот раз Олег решил пропустить упоминание об особом отделе. — Я имею в виду того человека, которого нашли вместе с вами.
— Последний человек, которого я помню, пытался убить меня. Причем безоружного.
— В лесу на поляне?
— Да, майор, именно там.
Голос ровный, пауз нет. Так мог бы говорить человек, который действительно пережил подобное приключение.
— А вы не вспомните, когда вас пытались убить, шел дождь?
— Конечно нет! Было очень холодно и снегу по колено.
Ответ уверенный, словно так оно и было на самом деле. Получается, они заранее сговорились про снег. Здесь поговорить они не имели ни малейшей возможности. Или? Олега даже прошиб пот от мысли, — а вдруг и правда была зима? Да нет! Конечно, сговорились! Черт, какие только мысли не лезут в голову от недосыпа. Но вот что понять Лемешев не мог. Нажраться какой-нибудь дряни, чтобы на несколько дней потерять сознание, это можно, наверное. У немцев отличные химики. Только зачем? Они хотят, чтобы их приняли за сумасшедших? Но не похожи! Олегу как-то приходилось иметь дело с сумасшедшими.
Разговор не прибавил ясности, но майор не сдавался.
— Хорошо. А скажите, почему он не убил вас?
— Не знаю, может, он тоже впал в беспамятство.
— Как и вы? А от чего?
— Не знаю.
На это раз голос выдал говорившего. Врет! Хорошо, попробуем с другого конца.
— А почему он пытался вас убить?
— Кажется, перепутал с кем-то.
— Разве это основание, чтобы убивать? А с кем?
Мужчина молчал. И Лемешев почувствовал, что сейчас из него можно выжать нечто очень важное, приближающее к разгадке.
— Так с кем?
— Он решил, что я лазутчик.
— Немецкий?
— Почему немецкий? — в голосе искреннее удивление. — Французский!
Лемешеву хотелось заорать. Да, этот человек врал! И не однажды! Но сейчас, анализируя голос, майор готов был дать голову на отсечение, что последняя фраза произнесена абсолютно искренне. Мало того, его хваленая интуиция, которая помогла на четвертый день войны в Минске на вокзале выхватить из огромной толпы троих диверсантов, говорила то же самое.
С трудом справившись с собой, особист ровным голосом произнес:
— Хорошо. Оставайтесь здесь. Вас покормят. Если кто-нибудь станет задавать вопросы — не отвечайте, скажите, что Лемешев запретил.
Майору удалось поспать полтора часа. После этого он сразу отправил рапорт в особый отдел армии, где не только изложил факты, но и добавил свое мнение. Поздно вечером ему позвонили и приказали завтра с утра доставить найденных в штаб армии.
II
Данилов слегка поеживался на утреннем холоде, стоя в одной рубахе в окружении двух сержантов и давешнего лейтенанта, с которым он подрался вчера. С точки зрения подполковника, вооружение их было весьма скудным: только по одному пистолету в кожаных чехлах, короткое, почти игрушечное ружье за спиной у одного из сержантов с непонятным кругляшом снизу, да кинжал на поясе у другого. Ни сабель, ни палашей.
Огромная повозка необычной прямоугольной формы, изрыгая странный звук, подъехала к зданию госпиталя. Откуда-то снизу струился сизый дымок, пахло довольно неприятно. Николай стоял остолбенев. Если честно, он еще надеялся, что все станет на свои места, что кто-то сможет объяснить ему, почему сейчас лето, а не зима, почему люди в такой необычной одежде. Что за громкий голос иногда гремит в его ушах и отчего так ярко светятся большие прозрачные капли. Теперь Данилов понял, что с тем миром, к которому он так привык, случилось что-то непонятное.
Вчера поздно вечером майор Лемешев сказал, что утром Данилова отвезут в штаб армии.
— К Кутузову? — задал вопрос Николай.
— Не совсем, — ответу он не предал тогда серьезного значения. Главное в штаб, где уж непременно помогут во всем разобраться. И вот теперь, когда подъехала повозка без лошадей, он вдруг понял, что неприятности не закачиваются, а, скорее всего, только начинаются.
— Давай, — услышал он за спиной команду Клюка и почувствовал, что его валят на землю и выкручивают руки. Ошарашенный подполковник практически не сопротивлялся и легко дал связать себя. У повозки опустили задний борт, и его закинули внутрь на грязные доски.