Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона
Шрифт:
Жгучий мороз, который принесла с собой буря, пришедшая с юга, доводил измученных людей до изнеможения. Казалось, что тепла их тел не хватает даже для того, чтобы согреть свои спальные мешки.
Запасов жира оставалось меньше чем на неделю, поэтому 26 марта люди лишились своих пяти унций тюленьего мяса на завтрак. Вместо этого пришлось довольствоваться половиной фунта холодного собачьего пеммикана и половиной порции порошкового молока; в особенно холодные дни к этому добавляли несколько кусочков сахара. На обед давали одну булочку с тремя кусочками сахара, а ужин состоял из единственного так называемого горячего блюда за весь день — похлебки из тюленя или пингвина, «варившейся так мало, насколько было возможно». Воду никогда не давали. Если кому-то хотелось
Двадцать шестого числа до Шеклтона дошли слухи, что несколько человек унесли с общего склада несколько кусков жира и мяса пингвинов и пытались их съесть, замороженными и сырыми. Шеклтон тут же приказал, чтобы все оставшиеся припасы теперь хранились прямо возле его палатки.
К тому же Маклину приказали достать из кучи «мясных» отходов, которыми кормили собак, все, что еще можно было съесть. Маклин разбирал ее, откладывая в сторону все, «кроме того, что слишком сильно пахло, чтобы есть». Получилась кучка кусков плоти весьма отталкивающего вида, и Маклин отметил: «…к сожалению, если мы не поймаем больше ни одного тюленя, нам придется есть все это сырым».
Казалось, что собак тоже скоро придется съесть. Но их пока не трогали в расчете на то, что появится хоть малейший шанс доехать до Океанского лагеря за оставшимися там припасами. Забери они продовольствие из лагеря или пойми, что этого сделать нельзя, собак тут же пристрелили бы и съели.
«Я бы не раздумывая съел приготовленную собаку, — писал Маклин, — но совсем не хочу есть ее сырой».
Несколько человек день за днем уговаривали Шеклтона рискнуть и в последний раз съездить в Океанский лагерь, который сейчас находился в семи милях от них и уже почти пропал из виду. Там оставалось еще около шестисот или семисот фунтов собачьего пеммикана и примерно шестьдесят фунтов муки. Но Шеклтон не мог взять на себя такую ответственность и послать каюров по опасному льду, несмотря на то что его не меньше других волновало отсутствие припасов. Вокруг постоянно раздавались звуки давления — паковые льды неумолимо прижимало к изгибу Антарктического полуострова. Этот шум эхом прокатывался по всему льду, и почти со всех сторон наблюдалось движение льдов. «Надеюсь, наша старая льдина не сломается, потому что поблизости не видно ни одной надежной ледяной плиты», — комментировал Гринстрит.
Многочисленные айсберги, находившиеся вблизи, ускоряли процесс разрушения льдов. Иногда одна из льдин мирно проплывала рядом с остальными и вдруг неожиданно резко вздымалась вверх, разламывая близлежащие массы, пробиваясь через все, что встречалось ей на пути, оставляя за собой след из перевернутых кверху и расколотых на куски плавучих льдин. И невозможно было предположить, какой курс возьмет дальше эта смертоносная сила.
Двадцать седьмого марта Уорсли записал в дневнике, что один из огромных айсбергов вдруг необъяснимым образом отдалился от них и ушел на северо-восток, а откуда-то «с севера появился еще один айсберг, оказавшись всего за четыре часа на расстоянии пяти миль от нашей плавучей льдины. Но, к счастью, он тут же взял курс на восток и миновал нас».
Поездка к Океанскому лагерю с каждым часом казалась все менее возможной, но Шеклтон понимал: сейчас или никогда. Вечером он неохотно приказал Маклину быть готовым к тому, что, может быть, завтра рано утром ему придется ехать. Маклин уже ложился спать, но услышав такой приказ, обрадовался, начал приводить в порядок сани и готовить упряжку. Однако на рассвете лед начал слишком сильно двигаться, и все вокруг покрыл густой туман. Шеклтон вошел в палатку номер пять во время завтрака и сказал Маклину, что поездка отменяется. Весь лагерь был разочарован. Это чувство как будто пришло по следам влажной туманной ночи, на протяжении которой никому так и не удалось выспаться.
Не успел Шеклтон выйти из палатки, как Маклин разозлился на Кларка. Причина была какой-то сомнительной, но они начали кричать друг на друга. Напряжение передалось Орд-Лису и Уорсли, которые тут же затеяли перепалку, отчаянно богохульствуя при этом. Тем временем Гринстрит случайно разлил свое молоко и обвинил в этом Кларка, окликнувшего его в этот момент. Кларк попытался возразить, но Гринстрит накричал на него.
В следующее мгновение Гринстрит замолчал — буквально, чтобы перевести дух, — но в тот же момент его злость пропала, и он сник. Все остальные в палатке тоже замолчали, глядя на Гринстрита — лохматого, бородатого, грязного от жировой сажи, сжимающего в руках кружку и беспомощно взирающего на то, как снег жадно впитывает его драгоценное молоко. Потеря была для него настолько трагичной, что казалось, он сейчас разрыдается.
Не говоря ни слова, Кларк подошел и налил немного своего молока в кружку Гринстрита. Затем то же самое сделал Уорсли, после него — по очереди — Маклин, Рикинсон, Керр, Орд-Лис и наконец Блэкборо. В палатке надолго повисла тишина.
Сразу же после завтрака заметили двух тюленей и мгновенно распределились по командам. Первая группа стала окружать тюленя, который расположился к ним ближе всего. Остальные осторожно подходили ко второй жертве, как вдруг Шеклтон, почувствовав, что лед слишком опасен, приказал всем возвращаться в лагерь. На обратном пути Орд-Лис упал в обморок от голода. Он, как обычно, съел только половину порции, намереваясь сохранить оставшуюся часть на потом. После нескольких минут отдыха он встал на ноги и сумел самостоятельно дойти до лагеря.
В тот же день, немного позже, на смену туману пришел настоящий дождь, а температура поднялась до тридцати трех градусов. Почти все забрались в спальные мешки и оставались там, пока лило; дождь продолжался всю ночь и весь следующий день. Маклин описывал это так: «Потоки воды сливаются в один и просачиваются под мой спальный мешок, из-за чего он промокает насквозь, а вместе с ним все мои рукавицы, носки и остальные вещи… Даже сейчас, когда я пишу это, вода кап-кап-капает с крыши палатки, и мы подставляем под струи все имеющиеся у нас емкости — пустые банки и прочее, — чтобы не замочить сумки. Получается не очень хорошо, потому что таких емкостей в четыре раза меньше, чем мест, откуда капает вода. Я разложил на своей сумке сапоги Барберри таким образом, чтобы туда стекала вода. И когда набирается достаточно большая лужа, я аккуратно поднимаю их и сливаю воду в снег с одной стороны. Очень утомительно постоянно следить за этим… Молюсь Богу, чтобы он послал нам хорошую погоду, поскольку то, что происходит сейчас, ужасно. Я никогда в жизни не видел такого уныния и такой депрессии, как сегодня в нашей палатке».
Ближе к вечеру дождь сменился снегом, и к пяти часам все прекратилось. Вечером с девяти до десяти дежурил Джеймс. Он, как обычно, ходил по льдине, но вдруг заметил какое-то движение льда. Приглядевшись, он увидел «совершенно точное колебание», поднимающее льдину, и помчался к Шеклтону, который распорядился, чтобы ночные дежурные были особенно внимательны.
В пять часов двадцать минут следующего утра льдина раскололась.
Глава 19
В это время на дежурстве был маленький Альф Читэм, который тут же бросился к палаткам. «Трещина! — кричал он. — Трещина! Всем встать!»
Через несколько секунд все выбежали из палаток. Они увидели две трещины: первая проходила по всей длине льдины, а вторая шла под прямым углом к первой. Более того, было явственно видно, что вся льдина поднималась.
Люди бросились к «Джеймсу Кэйрду», быстро сняли замороженные болты, соединявшие шлюпку с санями, и перетащили ее на середину льдины. К этому времени трещина в центре расширилась примерно до двадцати футов. Было видно, как она с каждым колебанием расползается и увеличивается. Все запасы мяса оставались на другой стороне. Тогда несколько человек перепрыгнули туда, выбрав место, где трещина еще не слишком расширилась, и стали бросать куски мяса прямо через открытую воду своим товарищам.