Лихо ветреное
Шрифт:
— Заткнись! — тут же заорал и Федор. — Ты с кем разговариваешь? Мария хоть маленькая — вот и лезет! А ты взрослый, да? А кто в дом всякую дрянь тащит? И оставляет где попало, а?
Манька опять нырнула под стол, затихла и только посверкивала из-под края пластиковой скатерти любопытными бесстрашными глазами.
— Всем молчать, — приказала Зоя, усаживаясь на свое любимое место в уголке за холодильником и устраивая Аленку у себя на коленях. — Всем сесть за стол и немедленно приступить к завтраку. Мария, я кому сказала? Так. Теперь все едят, сохраняют спокойствие и отвечают на мои вопросы. Проводится предварительное следствие.
В ходе предварительного следствия выяснилось, что сегодняшний дежурный утренний скандал начался еще вчера вечером, когда Федор обнаружил спрятанную за монитором
— Мария, — строго спросила Зоя, стараясь не засмеяться. — Ты что, правда спирт попробовала?
— Ага, — охотно созналась Манька, тараща невинные глаза. — Но я совсем немножко.
— Немножко — это как?
Манька повертела головой, отыскивая наглядное пособие, ухватила с подоконника мелкий узкогорлый графинчик из-под виноградного уксуса и, скосив глаза к носу, осторожно понюхала и слегка лизнула край пробки. Сморщилась, сделала вид, что плюет, поставила графинчик на прежнее место и опять уставилась на всех с явным интересом и ожиданием.
— Ну и как, понравилось?
Сохранять строгость было уже совсем трудно — Федор с Сережей откровенно ржали, и даже Аленка потихоньку хихикала, прижимаясь личиком к Зонному плечу.
— Ужасная гадость! — выразительно сказала Манька. — Прям как твой яд для ног.
— Господи помилуй! — испугалась Зоя. — Ты что, мой яд для ног тоже пробовала? Когда?
— Ну, когда ты ноги мазала, а я тебе коленку лизнула… — Манька с недоумением оглядела всех по очереди и недовольно засопела. — Чего это вы смеетесь? Сережа, так мы в бассейн не пойдем, да?
Теперь оба ее красавца насыпались на Маньку с упреками, обвинениями и нравоучениями, но Маньке все это было как об стенку горох, и Зоя в воспитательный процесс не вмешивалась. Пусть их. Мальчики таким способом проявляют заботу и ответственность, а до Маньки, может быть, когда-нибудь все-таки дойдет, что она не пуп земли. Хотя, надо признаться, никаких таких маний величия за ребенком не замечено, зря Сережа палку перегибает. У Маньки просто нормальный детский эгоцентризм… Ну, почти нормальный. Она очень самостоятельная и независимая. Решительная и отважная. Сильная девочка. Вот Аленка — слабенькая, поэтому такая зависимая. Но Аленка редкая умница-разумница, и за нее тоже не страшно. И за Сережу не страшно, и, тем более, за Федора. Ни за кого из своей большой семьи Зоя давно уже не боялась, и это было самое прекрасное и удивительное, что только могло случиться в жизни. Ах, как хорошо. Как хорошо быть дома. Как хорошо одновременно слушать тихий стук Аленкиного сердечка рядом со своим сердцем, сердитый Сережин баритон, время от времени срывающийся на октаву вверх, Манькины гор-р-рячие пр-р-ротесты и сдержанные реплики Федора. Когда-нибудь она освободит три дня подряд, и все эти три дня проведет дома. Целых три дня, с утра до вечера и с вечера до утра, будет возиться с детьми и варить обед, и мыть, и стирать — в общем, целых три дня подряд будет жить в свое удовольствие. Ну, сегодня тоже можно немножко пожить в свое удовольствие, часа два у нее есть, правильно девочки сделали, что ее разбудили…
— Все, не будем терять времени, — остановила она очередную Сережину воспитательную сентенцию. — Манька и половины не понимает, а ты только расстраиваешься. Зачем? Все равно ты ее любишь.
— Да, — подумав, подтвердил
Манька загалдела что-то в том смысле, что если кому-то нелегко, то она всегда готова помочь, Аленка тихо смеялась Зое в шею, Федор позвякивал посудой, убирая со стола, а Зоя сидела и жила в свое удовольствие. Вот еще хорошо бы борщ сварить — и можно будет считать, что жизнь удалась.
Жизнь удалась. Очень, очень. Борщ ей помогала варить вся семья — кроме Сережи, его отправили за хлебом и сметаной, — и борщ получился совершенно необыкновенный, темно-бордовый от свеклы, с тонко шинкованной свежей капустой, со звездочками молодой морковки, душистый от всяких травок, заправленный кисленьким яблочком, густой до невозможности — в пятилитровой кастрюле ложка стояла как вкопанная. Именно такой борщ просто обожала вся ее семья, и Елена Васильевна такой борщ обожала, надо ее обязательно пригласить к обеду, очень жаль, что самой Зое придется уйти до обеда, ну, ничего, сегодня она вернется пораньше — тогда и поест, как все нормальные люди. А пока время еще есть, она успеет и навести порядок в шкафу, и выбросить мусор, и погладить костюмчик — имеет она право раз в жизни выйти из дому в приличном виде? И почему ей никто не сказал, что она до сих пор ходит по дому в ночной рубашке? А Манька — вообще без рубашки ходит, сверкает голым пузом. Ну и что такого, что Федор тоже без рубашки? Это совсем другое дело, мальчикам можно. Давайте брать пример не с мальчиков, а с девочек — таких, например, как Аленка. Она с самого утра в платьице и, между прочим, как-то ухитрилась это платьице ничем не заляпать, а ведь тоже борщ варить помогала! Федор джинсы вчера постирал, где они? А, вот. Спасибо, Феденька. И пока она выносит мусор, пусть кто-нибудь разложит гладильную доску и включит утюг.
Жизнь удалась. Она все успела, даже одеться не торопясь, даже слегка уложить волосы феном, даже почитать девочкам про Маленькую Бабу-ягу, потому что позвонила Томка и сказала, чтобы Зоя не торопилась, Серый за ней заедет и сам в клуб отвезет, ему все равно по пути, так что нечего Зое по троллейбусам время терять. И Зоя не стала терять время по троллейбусам, а вышла из дома как раз в тот момент, когда под арку бесшумно вплыл страшненький броневичок Серого. До чего нелепо выглядит, в который раз подивилась Зоя. Просто глюк на колесах. Ночной кошмар. При свете дня этот ночной кошмар выглядел особенно безобразно, и Зоя, подходя к машине, как всегда, не выдержала и захохотала в голос, вспоминая рассказ Томки о том, как Серый регистрировал этот глюк в ГАИ. Там даже какую-то специальную комиссию создавали, и эта специальная комиссия долго решала, как можно классифицировать этот глюк. Наконец решили, что это вездеход, чем подвигли Серого к новым конструктивным изменениям, — через полгода броневичок действительно стал вездеходом, спокойно шлепал через речки и болота, овраги и буераки и даже умел плавать, хоть и не слишком быстро. И все эти нововведения красоты ему, мягко говоря, не прибавили.
Зое машина Серого страшно нравилась. Это была вообще единственная в мире машина, которая ей нравилась.
Глава 3
Павел проснулся от того, что хлопнула входная дверь. С чего бы это его входной двери хлопать в такую рань? Да и в любое другое время ей хлопать совершенно не с чего. К нему никто не приходит и, соответственно, от него некому уходить.
Хотя да, он же не у себя, он вчера у Макарова остался. Тогда и вовсе странно — куда Володьку могло в такую рань понести? По всем приметам, этот паразит должен был валяться пластом до полудня и мечтать об антидоте. Вот если именно за антидотом и погнал?..
Павел встал и пошел в ванную, заранее раздражаясь от того, что сейчас увидит. Макаров был невероятно, просто патологически неряшлив. В ванне у него могло оказаться что угодно — от недоеденного бутерброда до старого грязного ботинка, включая растрепанный каталог отделочных материалов и бриллиантовую запонку. На днях Павел отлепил от подсохшей мыльной лужицы на дне макаровской ванны пачку листов, сшитых толстой ниткой и пропечатанных сургучной печатью. Макаров безумно обрадовался — оказывается, это утвержденный проект, и он этот проект два дня искал. Паразит.