Лихо ветреное
Шрифт:
— И не надо на меня орать! — с достоинством заявил Макаров молчащему Павлу, шумно и неловко устраиваясь на сиденье рядом с ним. — Не надо меня перевоспитывать! Ты-то сам святой, да? Вот где ты сейчас был? А? То-то… Ты думал, я не замечу? Слинял и не предупредил… Скотина ты, Пашенька. Лучшего друга бросил! И ради чего?..
Павел молчал, во второй раз выруливая со двора казино, и соображал, в какую сторону надо поворачивать. Макаров тоже замолчал, вздыхая и цыкая зубом, и наконец сказал примирительно:
— А за мной мог бы и не заезжать… Я бы и сам бы как-нибудь бы… Куда мы сейчас? Прямо к тебе, что ли?
— К тебе, — сухо ответил Павел, осторожно выбирая
— Начина-а-ается! — с отвращением гнусаво пропел Макаров и демонстративно отвернулся. — Нянечка ты наша заботливая! Арина Родионовна… Ротный старшина… Блокфюрер поганый… А галстук я не потерял. Я его в карман спрятал, чтобы не потерять. А пиджак не дрянью заляпал, а ликером. Прекрасный ликер, между прочим, только дорогой, собака…
— Я у тебя сегодня останусь, — прервал Павел макаровское бухтенье. — У тебя в холодильнике что-нибудь есть?
— Нет, — виновато сказал Володька, подумал и с надеждой добавил: — Кажется, там банка консервов каких-то была еще. Ты правда останешься? Тогда я утречком в гастрономчик сбегаю пораньше. Честное пионерское! Проснусь — и погнал…
— И во сколько же ты проснешься? — поинтересовался Павел с подчеркнутым сарказмом.
— Опять двадцать пять, — обиделся Макаров. — Во сколько надо будет — во столько и проснусь. Хоть в шесть ноль-ноль. Без проблем. Еще вопросы есть?
— Есть. — Павел подогнал машину к самому Володькиному подъезду, заглушил мотор и повернулся к Макарову. — Кто такой Серый, ты знаешь?
Макаров таращил глаза, шлепал губами и молчал. Вмазать бы ему сейчас, паразиту… Если так дальше будет продолжаться — сопьется этот мерзавец, этот золотой человек, лучший, а может, вообще единственный настоящий друг Павла.
— Ты это брось, — наконец заговорил Макаров озабоченным и совершенно трезвым голосом. — Ты не вздумай связываться… Не, я серьезно. Ты Зою провожал, да? Во черт, я ж не предупредил… Привык, что все и так знают: глазами смотри, а руками — не трогай, а то… Серый — убийца. Шесть лет отсидел. Вроде как превышение самообороны, я не знаю… Но три трупа — голыми руками. И еще четыре — на инвалидность. И на зоне, говорят, кое-кому шеи посворачивал, но это так, слухи. Там никто на него не настучал, и срок ему не добавили, так что, может, эти отморозки и сами как-нибудь шеи посворачивали, мало ли… Но здесь его боятся — прямо до поноса! Хотя он вроде никому ничего… Даже не угрожал. Да ему и не надо, все и так знают, что он и разбираться не будет, если что. Не понравишься — и найдут потом твой изящный труп со сломанной шеей…
— Рэкетир? — прервал Павел тревожную скороговорку Макарова.
— Да ты чё? — удивился тот и даже засмеялся. — Рэкета у нас практически нет, так, если только к челнокам на барахолке кто примотается… Сдуру, шпана какая-нибудь мелкая… Рэкет у нас года два как завял. Между прочим, тоже из-за Серого. У него клуб свой, спортивный. Школа всякой борьбы, стрельбы и прочих единоборств. Все на законном основании. Тренеры классные. Детишки заниматься ходят. Дорого только… Так вот, однажды к нему в клуб пачка бугаев приперлась, целый джип, штук шесть, наверное. Ну, как водится: предлагаем охрану, цена разумная, а то мало ли что… Так Серый их, говорят, вежливо так в тренировочный зал пригласил — мол, давайте посмотрим, какие такие вы охранники… И выставил против них ребятишек из средней группы! Лет по пятнадцать-шестнадцать, пацаны совсем. Так пацаны этих бугаев за полминуты раскидали. Честное пионерское! Мне один наш рассказывал, он сам видел,
— Понятно, — перебил Павел. — А Зоя ему кто?
— А ты как думаешь? — саркастически осведомился Макаров и злобно фыркнул. — Двоюродная тетя Зоя ему! А он ей — внучатый племянник! — Он подчеркнуто противно захихикал, потом замолчал и вдруг сказал совершенно серьезно: — А вообще-то никто не знает, что у них там как. И спрашивать не ре-ко-мен-ду-ется. Понял? Вредно для здоровья. А ведь я тебя предупреждал! Предупреждал ведь, а? Зоя ему кто… Ишь ты… Лихо ветреное, вот кто ему Зоя.
Макаров посидел молча, опять вздыхая и цыкая зубом, и полез из машины, путаясь в ремне безопасности и раздраженно ругаясь сквозь зубы.
Глава 2
— Все в порядке, Том, езжай. Кто это был-то, ты заметила?
— Черт его знает. Вроде раньше не видала. Сейчас рассмотрю… — Томка вдруг злорадно хихикнула в трубку. — Вона, и он меня рассмотреть захотел. Фары включил, придурок… Ага, выключил. То-то. Слушай, Зой, это черный какой-то! К тебе сегодня кто в кабаке приматывался? Не Хаз-Булат удалой какой-нибудь?
— Никто не приматывался. — Зоя, прижимая трубку ухом к плечу, одновременно стаскивала туфли, вешала плащ и рылась в пакете в поисках кошелька. — Том, ты бы ехала, а? Опять ввяжешься во что попало, а Сережа меня винить будет. Езжай, будь друг…
— Сроду я ни во что не ввязывалась, — с достоинством возразила Томка. — Слушай, тире-точка — это что?
— Не ввязывалась она! — рассердилась Зоя. — А сейчас ты что делаешь? Вот выйду и разберусь… Нет, лучше Сереже позвоню. Уезжай немедленно, кому говорю!
— Бессовестная, — жизнерадостно сказала Томка и опять хихикнула. — Все, уехала. Спокойной ночи. Ты завтра в клубе когда будешь?
— С двенадцати до трех. Зайдешь?
— Зайду. Тетку одну приведу. Ничего?
— Приводи, — сказала Зоя и вздохнула. — Все твои тетки больше двух недель не выдерживают.
— Ну и фиг с ними. Ты им кто — мать родная, да? Бери за полгода вперед, а там — глаза бы твои их не видели… Ладно, пока. А то я язык чуть не прикусила — колдобина какая-то попалась.
Зоя положила трубку, повесила наконец плащ, с наслаждением влезла в большущие растоптанные шлепанцы и оглянулась на едва слышный шорох за спиной. Ну конечно. Бдительный Федор, наверное, с самого начала здесь стоял и слушал, с кем это и о чем она по телефону разговаривает.
— Я тебя разбудила? — Зоя чувствовала себя виноватой. — Или ты вообще не ложился?
Федор молчал, поджав губы, и пристально разглядывал синяк у нее на бедре.
— Это так, ударилась об угол какой-то, — торопливо объяснила Зоя, перехватив его взгляд. — Ерунда, через пару дней ничего не останется. Что ты молчишь? Случилось чего? Или с детьми умаялся?
— Ничего я не умаялся, — надменно сказал Федор и вздернул подбородок. — Просто Манька долго не засыпала. Тебя все время требовала. Бросала бы ты это дело, а? Мать Стасика приходила, деньги принесла.
— Сколько?