Лихорадка
Шрифт:
Габриель обхватывает мое лицо ладонями.
— Мы еще можем убежать, — шепчет он.
У меня дрожат руки. Я качаю головой. Да, больше всего на свете мне хочется убежать, но нас вернут. Мадам, пребывающая в своей сказочной стране, созданной опиатами, обвинит Габриеля в шпионаже и прикажет его убить. И совершенно не ясно, что она сделает со мной. Мне повезло, что я похожа на ее умершую дочь. Из-за этого она симпатизирует мне, что, конечно, несправедливо по отношению к другим девушкам. Я чувствую, как между мной и мадам устанавливается осторожное доверие. Если удастся укрепить это доверие, появится шанс получить
Тем не менее расположение мадам лишним не будет.
— Просто поцелуй меня, — говорю я, закрывая нашу клетку на защелку и пятясь к центру.
6
Я совершенно выжата. Заползаю под одеяло в нашей зеленой палатке. Здесь нет дыма, хотя я уже привыкла и к постоянному мареву от опиатов мадам, и к духам, которыми себя поливают девицы.
Габриель сидит рядом, вынимая крашеные перья из моих волос, разбирая «корону» на отдельные фрагменты. Он аккуратно втыкает их в земляной пол. Смотрит.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Уже очень поздно. Или очень рано. Когда мы вышли из клетки, на темно-синем небе уже проступали полосы рассвета.
— Они на тебя пялились, — говорит он. — Все мужчины.
Я стараюсь не думать об этом.
Я не позволила себе смотреть на то, что происходило за пределами моей клетки. Чтобы не слышать шорохов и бормотания, сосредоточилась на веселой музыке, звучавшей вдали. Спустя какое-то время все слилось воедино. С прутьев клетки свисали шелковые шафры, касались нашей кожи. Габриель поцеловал меня, а я приоткрыла губы и опустила веки. Все превратилось в один короткий темный сон. Несколько раз Габриель шепотом призывал меня проснуться, и, открывая глаза, я читала в его взгляде мрачную тревогу. Помню, как повторяла: «Все хорошо».
Эти же слова вырываются у меня и сейчас. «Все хорошо» превратилось в мантру.
— Рейн, — шепчет он, — мне тут все не нравится.
— Ш-ш, — отвечаю я. Веки у меня слишком тяжелые. — Просто немного полежи рядом со мной.
Он не ложится. Я ощущаю легкие прикосновения к своей спине и понимаю, что Габриель откалывает от моего платья перья, по одному.
Дни пролетают мимо — в пурпуре, зелени и шелушащейся позолоте, которая осыпается с покрашенных прутьев, словно гибнущие империи с древа истории. Вокруг меня сплошная темнота. Я будто нахожусь в каком-то туннеле, бездумно двигаюсь во времени между сном и ежедневными представлениями.
Где-то далеко встревоженный голос любимого произносит, что пора убираться, что это надо прекратить. Но в следующую секунду Габриель целует меня, подхватывает под мышки, и я проваливаюсь в него.
Чертово колесо вращается, оставляя в небе полосы света. Девицы кудахчут и блюют. Дети снуют, словно тараканы. Охранники держат свои пистолеты на виду в качестве предостережения.
Холодная вода бьет мне в лицо, пенистая и громкая. Я отфыркиваюсь.
— Ты меня слушаешь? — сурово шепчет Габриель.
Мы в нашей зеленой палатке. Вокруг нас полно перьев.
— Нам надо уходить.
Я несколько раз моргаю, пытаясь проснуться.
— Одной из… кого?
— Одной из этих ужасных девиц, — отвечает он. — Разве ты не видишь? Пошли!
Он тянет меня за руку, заставляя встать, но я сопротивляюсь.
— Но мы же не можем! — возражаю я. — Она нас поймает. Она тебя убьет.
— Знаешь, а Златовласка права, — говорит Сирень. Девушка стоит у входа, скрестив руки на груди. Свет раннего утра сияет у нее за спиной, превращая ее в изящную черную девушку-ленту. — Лучше не делайте глупостей. У мадам глаза повсюду.
Габриель смотрит на нее и ничего не отвечает. Когда она уходит, он подает мне лоскуток ткани, чтобы я вытерла лицо.
— Это надо сделать как можно скорее, — настаивает он.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Как можно скорее.
Несмотря на навалившуюся тяжесть, заставляю себя не спать. Мы с Габриелем шепотом обсуждаем наши возможности — они безнадежно малы. Все наши мысли возвращаются к ограде. Как через нее перелезть? Как под нее подкопаться? Габриель рассказывает, что будет с несколькими охранниками перекрашивать карусель и тогда постарается осмотреться получше.
В конце концов мы засыпаем. Солнце уже высоко, и мы в своей палатке оказываемся словно в центре большого изумруда. Проваливаясь в сон, я ощущаю на губах поцелуй Габриеля. Он уверенный и искренний, и я отвечаю тем же. В груди становится тесно, и мне хочется большего, но я заглушаю этот порыв. Не могу избавиться от ощущения, что за нами наблюдают.
Во сне я следую за той самой розовой пилюлей, которую мадам заставила меня проглотить. Я соскальзываю по языку, уходящему в темную пещеру. Падаю с громким всплеском и изумленно растворяюсь.
Сирень дергает меня за волосы, резкая боль заставляет проснуться.
— Спишь на работе? — спрашивает она.
Я открываю глаза, и вокруг меня снова только запахи дыма и разнообразных духов мадам. Сирень завивает мне волосы. Похоже, я задремала.
Девушка хватает меня за запястья, рывком ставит на ноги, продолжая взбивать мне локоны.
— Мадам хочет тебя видеть, — говорит она.
— Сейчас?
— Нет, завтра, когда у нее будет ломка, а все клиенты уйдут. Надевай.
Она сует мне в руки ком солнечно-желтой ткани и даже не дает себе труда отвернуться, пока я надеваю платье.
Оно оказывается слишком длинным и волочится по земле. Сирень помогает мне перекинуть шлейф через плечо.
— Это называется «сари», — объясняет девушка. — Поначалу в них странно, но можешь мне поверить, мадам разрешает девице надеть такое лишь тогда, когда хочет ее продемонстрировать.
— И кому именно она хочет меня продемонстрировать?
Сирень молча улыбается, расправляет ткань, свисающую с моего плеча, и, взяв за руку, выводит меня из палатки.
Выволакивает в ночь. Воздух настолько холодный, что оставляет ощущение пощечины. Снег вокруг закручивается вихрями, не задерживаясь на земле. Очень правильно, что снег не лежит спокойно — здесь никогда ничего не останавливается. Девицы вечно в движении; все обитатели парка — винтики одной машины, колесики гигантского часового механизма.