Лики Японии
Шрифт:
Теперь же к услугам тех, кто нуждается в подобного рода дополнительных знаниях, стеллажи многочисленных книжных магазинов. Кстати, в Японии редко заходят в книжный магазин с целью быстро что-то купить н тут же выйти. Посетители обстоятельно перелистывают книги и подчас принимаются читать страницу за страницей. Часто можно наблюдать, как перед стеллажами стоит группа старшеклассниц, погруженных в чтение, притом делается это серьезно, без хихиканья, что бывает обычно в этом возрасте.
Когда европеец в Японии слышит «миай», то впадает в неподдельное, а может, и наигранное негодование, как упомянутый автор книги о Японии. Ему это кажется ужасным и служит доказательством того, что японская женщина самое бесправное существо в мире.
«Миай», или «о-миай», дословно означает «встретиться, чтобы внимательно рассмотреть друг друга». Предположим, что у кого-нибудь имеется сын или дочь, достигшие брачного возраста, то есть 20–25 лет. Начинаются поиски партнера. Родители либо занимаются этим сами, прислушиваясь к разговорам в кругу
Встреча устраивается так, будто это чистая случайность. Молодые люди, как правило, присутствуют на ней и могут лицезреть друг друга. Иногда бывает очень занятно оказаться в положении тайного наблюдателя. Для молодых людей все это менее занятно, так как они часто не знают, куда деваться от смущения. В случае, если один из них находит другого совсем несимпатичным, об этом затем ставят в известность посредника. И тогда надо устраивать новое «о-миай» с другим кандидатом. Такое может повторяться несколько раз, и опытному наблюдателю довольно быстро удается обнаружить, кто из молодых людей в этом отношении стреляный воробей. Однако после второй, третьей и последующих встреч все же складывается ситуация, при которой молодые люди приходят к выводу, что они смогут жить друг с другом или (что немаловажно) должны подчиниться воле родителей во имя интересов семей, группы и т. д. Аргумент социальной надежности является чаще всего определяющим. Кандидаты (особенно девушка) внушают себе: родители знают, что делают.
После этого состоится бракосочетание. После церемониала в синтоистском святилище и свадебного пира, о которых уже говорилось, следует свадебное путешествие. Все формальности — потом. Это терпит, ибо во время свадебного путешествия в Японии не спрашивают никаких «бумаг» или «удостоверений личности». Последние и не могут быть затребованы, поскольку таковых в Японии вообще не существует. А формальная сторона заключается лишь в том, чтобы зайти в управление соответствующей префектуры или в городское управление, заполнить небольшой бланк с просьбой открыть собственный «косэки» («семейный реестр») и уплатить небольшую пошлину. Правда, законным брак считается только тогда, когда оформлен этот бланк. Тот, кто не желает соблюдать традиций и народных обычаев, может ограничиться посещением упомянутого ведомства.
Японская история культуры и нравов не знала христианского «грехопадения», в течение столетий ничего не подозревала об изгнании из рая, поэтому «чувственность» и «грех» никогда не были взаимосвязаны, так же как «труд» и «муки». До второй половины прошлого века Япония была избавлена от всех форм христианства, оказывавших сдерживающее влияние на чувственную любовь.
Несмотря на это, в настоящее время получила распространение производящая подчас странное впечатление дву- и многоликость в вопросах любви. Синтоизм, возникший из культа природы и тесно связанный с культом плодородия, называл вещи своими именами. Процитированный ранее отрывок из древнейшей японской антологии «Кодзики» — достаточное тому доказательство. В непорочное зачатие древние японцы не верили. Это бы противоречило их «чувству естества». Поэтому в прежние времена, которые не так уж далеки от нашего, общественная мораль вовсе не страдала от того, что совершавшие паломничество в Исэ не только поклонялись высшей святыне синтоизма, но и предавались весьма светской и чувственной, а именно продажной любви. При всех известных синтоистских святилищах всегда были дома для подобного рода дел, хотя право на чувственность признавалось только за молодыми мужчинами, не вступившими в брак.
В средние века со свободой нравов у женщин, похоже, дело обстояло иначе, а что касается придворных дам, независимо от занимаемого ими положения, то они пользовались относительной свободой еще в X и XI веках, о чем свидетельствует литература того времени. Позднее все радикально изменилось. Строгий кодекс морали самураев, подчинивших с конца XII века своему господству всю жизнь страны, а также буддизм оказали немалое воздействие на эту сферу отношений. Хотя буддизм говорит не об избавлении от греховности, а о муках земной жизни, он высоко ценит аскетизм, а женщину оценивает столь низко, что допускает ее спасение лишь после перерождения в мужчину. Что касается обета безбрачия, то для священнослужителей нашелся выход, заключающийся в том, что они придумали для себя особую категорию «монахинь». Тем самым могли возникнуть отношения, вполне напоминающие брачные, притом что выбранная «монахиня» не обязана была, как прежде, ходить с наголо остриженной головой, а могла сохранить украшавшие ее волосы. Верующие данного административно-территориального района признавали ее полноправной хозяйкой дома. Об этом можно прочитать в одном из самых значительных литературных произведений Японии начала нашего века —
Когда в XVI и особенно в начале XVII века молодая буржуазия, так и не получив общественного признания, накопила тем не менее большие богатства, в крупных городах, и в первую очередь в Киото, Осаке и Эдо, появились обширные кварталы публичных домов. Помимо всего прочего, они сыграли немаловажную роль для развития искусства того времени. Европейские знатоки искусства восторгались в конце прошлого века японскими гравюрами на дереве, изображавшими портреты и пейзажи. Однако именно искусство резьбы по дереву, особенно в XVIII веке, порождало произведения, по грубости и откровенности не имевшие себе равных. Литература также не отличалась целомудрием — у цензоров, призванных строго следить за нравственностью, порой волосы вставали дыбом. В результате они не только запретили некоторым писателям писать, но и распорядились на иных надеть на много дней и даже месяцев тяжелые наручники, чтобы таким образом лишить их возможности взяться за кисточку. Так развивалось искусство, которое было проникнуто жизнерадостной чувственностью. Посещение квартала публичных домов, в том числе правящими в стране самураями, не считалось предосудительным. Но в отличие от столь презираемого ими торгового сословия самураям часто недоставало средств. О том, кто какую девицу содержал, знал весь город, однако горе было той супруге, которую муж заставал в постели с любовником. Среди юмористических рассказов первого выдающегося раннебуржуазного японского писателя второй половины XVII века Ихары Сайкаку имеется несколько таких, в которых замужняя женщина и ее любовник кончают весьма трагически.
Таким образом, мораль всегда была несколько двойственной. Проникшее в конце прошлого столетия из Европы пуританство и, вероятно, также в какой-то степени филистерство и вовсе деформировали чувственную любовь в Японии и почти полностью изгнали ее из общества. В 1893 году после довольно длительного пребывания в Париже на родину вернулся художник Сэйки Курода (1865–1921) и продемонстрировал на весьма представительной выставке 1894 года написанную им во Франции картину с обнаженной женской натурой, изображавшей француженку во время утреннего туалета. Немедленно вмешались власти и потребовали изъять картину. Позднее, особенно после второй мировой войны, широкое распространение получила скабрезная эротика, причем в снимаемые в Японии ежегодно сотнями порнографические фильмы для демонстрации за границей включают еще более непристойные сцены, чем при их прокате внутри страны. Однако «коммерческая эротика» — особая статья. Она в Японии каким-то образом находит своего потребителя и сбывается в большом количестве, хотя японцы об этом предпочитают не говорить, особенно в семье.
Во всяком случае, создается впечатление, что японцы всячески оберегают свою интимную жизнь, но почему же тогда некоторые из них обнажают свою душу перед средствами массовой информации (телевидением и особенно многочисленными еженедельниками), когда те берут их в оборот? Например, существует телевизионная передача, которая, очевидно, пользуется большой популярностью, ибо транслируется уже много лет, где известная и не очень молодая актриса, отличающаяся несколько резким голосом и крайне беззастенчивой манерой выражать свои мысли, берет интервью у супружеских пар. Эта изящная дама бесцеремонно задает супругам вопросы, затрагивающие самые интимные стороны жизни, так что некоторые жены, а порой и мужья очень болезненно реагируют на них. Однако смущенный лепет и все попытки супругов увильнуть от прямого ответа ни к чему не приводят: бойкая особа в кимоно требует абсолютной точности. Чаще всего интервью начинается с вопроса: «Вы женились по любви или с помощью посредника («рэнай-кэккон» или «миай-кэккон»)?» Однажды находчивая ведущая пришла в замешательство, и у нее вырвалось удивленное «Вот как!», когда тридцатипятилетний мужчина ответил: не «рэнай» и не «миай», а «мирэн». «Мирэн» явилось собственным словотворчеством интервьюируемого. Он образовал его, взяв «ми» от «миай» и «рэн» от «рэнай», объяснив значение следующим образом: из посредничества у них родилась любовь. И, возможно, это происходит не так уж редко. При всех сомнениях, которые вызывает система «миай», она при известных обстоятельствах играет немаловажную роль, ибо процент разводов в Японии значительно ниже, чем в других высокоразвитых индустриальных странах, если в них нет сильного влияния католической церкви. Конечно, есть тому и другие причины. Например, супружество и чувство в Японии могут означать совершенно разные вещи (и, вероятно, не только в Японии).
Есть и другая телевизионная передача, а также соответствующий раздел в еженедельниках, которые называются «Миноуэ содаи», что означает примерно «персональная консультация». Просто поразительно, как часто люди, особенно девушки и молодые женщины, нисколько не смущаясь, прибегают к телевизионной камере (хотя их и не видно за матовым стеклом), чтобы проконсультироваться у приглашенных в студию специалистов по самым интимным вопросам. Может быть, семья (или группа) не такое уж надежное пристанище защищенности, как об этом принято говорить? Скорее она лишь очаг соблюдения традиционных норм поведения. Чем объяснить, что именно женщины доверяются такому публичному учреждению, каким является телевидение, выставляя напоказ свои боль и страдания, что так унижает человеческое достоинство? Или подобным образом мыслит лишь «гайдзин», находящийся в плену европейского индивидуализма?