Лилия и шиповник
Шрифт:
Генрих и правда хотел уже отказаться, но после этих слов не решился. Он прижался лицом к теплой шее коня, затем обернулся и произнес:
— Я с радостью приму от тебя этот дар, великий султан! И дома, во Франции, этот конь станет украшением Лувра! Не удивлюсь, если мой отец захочет изваять мраморную статую Кохейлана.
Подбежали друзья принца, поздравляя его с победой. Жан-Мишель так переволновался, что не мог произнести ни слова, лишь молча обнял Генриха и прижался к нему. А Мбаса радостно шепнул на ухо:
— Я смотреть! Ты был похож на наш бог, который скакать на льве! Я называть тебя Батуронго!
Принц совсем потерял голову
Тем временем праздник завершился. Алькаиды принялись строить свои отряды, а сановники усаживались в паланкины, чтобы добраться до своих дворцов.
Паланкин султана несли позади всех. Генрих ехал верхом на укрощенном жеребце, позволив Мбасе и Жан-Мишелю также устроиться в седле. Кохейлан не возражал — где один хозяин, там и все трое!
В ночной тьме, освещенные факелами, мальчишки вернулись в свою спальню...
Глава тридцать пятая
День ли, ночь, рассвет или вечер? Для виконта де ла Вальер все смешалось в едином калейдоскопе тюремных камер, стен и решеток. В эти подвалы не проникал ни один лучик солнца, не заглядывала вечная луна. Свет звезд здесь заменяли чадящие факелы, а утренний крик петуха — лязганье засовов и окрики стражи.
Целую неделю пленника никто не допрашивал, лишь переводили из камеры в камеру, похожие одна на другую. К чему были эти переброски, де ла Вальер не знал и не понимал — его не сталкивали с другими узниками, не уводили на прогулки по тюремному дворику. Создавалось впечатление, что тюремщики ждали кого-то... И виконт с ужасом догадывался, чей именно визит они ожидают...
В один из таких долгих, бесконечно долгих дней, когда виконт дожевывал пайку черствого хлеба с жидкой овсяной кашей, ему было приказано покинуть темную камеру и следовать за приставом.
Шли не так уж и долго, от силы полчаса, все время вниз, по узким коридорам, сквозь бесконечные решетки, раскрывающиеся пред ними, по винтовым лестницам... Сердце юноши трепетало так, что его стук заглушал даже лязг запоров.
Наконец — последняя дверь. Черная, словно закопченная, усиленная чугунными пластинами. Ее отворили с большим трудом двое солдат и ввели виконта внутрь.
Чувства были обострены, как у дикого зверя, попавшего в западню. Потому единого взгляда хватило, чтобы все осмотреть и все увидеть. И увиденное потрясло юношу...
В глубине небольшой кельи с каменными сводами горела жаровня. В ней томились какие-то странного вида металлические прутья, причудливо изогнутые. У одной из стен возвышалось не менее странное приспособление, напоминающее большое деревянное кресло с высокой спинкой.
Но более всего ужасал деревянный стол. На нем были разложены инструменты, взятые в арсенале плотника — клещи, молотки, сверла и прочая дребедень.
Засмотревшись, виконт не заметил хозяина этого мрачного кабинета. Потому вздрогнул, когда услыхал негромкий вопрос, обращенный к нему:
— Как добрались, милейший? Не угодно ли присесть? Мы начнем еще не скоро.
Ласковый, вкрадчивый тон как нельзя лучше подходил к низенькому человечку с большим лысым лбом. Его нос спускался тяжелой грушей прямо к верхней губе и даже заслонял ее. Но это не добавляло уродства, а наоборот — дарило некое тайное очарование облику. Это был судья парижского
Человечек расположился за вторым столом. Стол был побольше первого раза в полтора и совершенно пустой, если не считать чернильного прибора и стопки писчей бумаги. Лампа коптила, но свет позволял не только записывать во время допроса, но и созерцать муки допрашиваемого.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, вот сюда!
Человечек указал на деревянное кресло. Виконт не шевельнулся.
Тогда судья тихонько вздохнул:
— Вот так всегда... Приходится прибегать к силе...
Он кивнул стоявшим у двери стражникам и двое дюжих солдат быстро прикрутили виконта к деревянным перильцам кресла кожаными ремнями. Юноша бился в их руках, но сопротивление было бесполезно.
— Вот и славно... Отдохните пока что... — сказал судья.
Эти слова обращены были одновременно ко всем присутствующим, даже к самому произнесшему. Повисла тишина, в которой громко звенели падающие с потолка капли просочившейся сквозь камень влаги.
Виконт тяжело дышал, оглядывая орудия пыток.
— Запишем покамест... Ваше имя, сударь? — человечек разложил перед собой бумагу и взял перо.
— Антуан де ла Вальер. Виконт. Но, думаю, титул вам безразличен...
— Отнюдь, мне интересно ваше дворянское звание. Знали бы вы, какие люди побывали здесь до вас! О, если бы я мог это поведать! Но я дал присягу и обязан блюсти тайну. Да... А вот виконтов здесь еще не бывало. Хотя... — человечек принялся вспоминать. — А, нет, вру, был один. Как же его звали... виконт де... Память уже совсем никуда... Буржелон? Да, что-то похожее. И ведь какой у него отец — граф, мушкетер, знатный дворянин. А вот сынок связался с этими гугенотами, затеяли заговор. Вот и пришлось ему пятки поджарить. Потом-то, конечно, голову снесли, но сперва пятки... Ты чего побледнел-то? Ты держись, я ведь еще и не начинал! Даже палача в этом помещении нет покамест, за ним уже послано. Дайте ему воды, что ль!
Лицо виконта и впрямь стало белым, как та бумага, на которой записывался его допрос. Стражник подал ему кружку воды и виконт судорожно сделал глоток, стуча зубами по олову.
А время между тем текло дальше, тонким ручейком в песочных часах...
Выяснив возраст виконта и место, где обвиняемый родился, мэтр Даниель Гротт прекратил допрос и занялся чтением каких-то бумаг или писем.
В затянувшейся тишине виконт лихорадочно размышлял — наверняка герцог Ангулемский уже предпринял какие-то шаги, чтобы освободить своего наемника. Де ла Вальеру очень хотелось в это поверить и он убеждал сам себя, что будет спасен.
Наверху лязгнул засов, послышался противный визг открываемой решетки. Кто-то спускался, грохоча сапогами по ступеням и цепляя шпорами за камни стен. Судья отложил бумаги и резво вскочил, подбегая ко входу. Он склонился в поклоне, едва на порог шагнул долгожданный посетитель.
Де ла Вальер повернул голову, насколько допускали ремни, и прошептал еле слышно:
— Король! Господи... Я погиб...
Людовик прошествовал через комнату и сел в кресло судьи, за стол. Его лицо было чернее тучи... Тяжело взглянув на виконта, король взял лист с записью незавершенного допроса и принялся читать. Но несколько строк он читал столь долго, что судья нерешительно кашлянул. Людовик не обратил на него внимания, он продолжал держать лист перед ничего не видящими глазами. Мысли короля были сейчас очень далеко...