Лилобус
Шрифт:
Она покопалась в своей большой сумке и извлекла со дна маленькую коробочку, которую протянула Руперту.
— Это зеленый чай, — сказала она. — Немного совсем — посмотрим, понравится ли тебе.
Его глаза засияли.
— Его еще с мятой заваривают, да? — спросил он. — То есть, чтобы получался правильный чай с мятой?
— Да, горсть свежей мяты, немного сахара в стакан, а чай надо заварить отдельно, в серебряном чайнике, если у вас такой есть, и потом залить листья мяты.
Руперт был очень доволен.
— После того, как мы были в Марокко, я купил чай в пакетиках, у него отвратительный вкус,
— Здесь совсем немного, — предупредила она.
— Будем считать, что беру на пробу. А если нам понравится, придем к вам в магазинчик и скупим все, так что вы получите баснословную прибыль.
— Не помешало бы. — Она рассказала Руперту, как обстояли дела. Он утешил ее, сообщив, что такое творится везде.
Он работает в агентстве по торговле недвижимостью. Покупателей крайне мало. Дома, которые раньше были нарасхват, теперь вообще никого не интересуют. А по соседству с офисом один за другим закрываются магазины. Но по словам Руперта, развитие идет циклами. Эксперты убеждены, что ситуация скоро улучшится, и об этом забывать не надо. Джуди, усмехнувшись, заметила, что экспертам легко говорить, они-то наверняка накопили на черный день. А вот остальным есть о чем беспокоиться.
Они болтали, как старинные приятели. Она пригласила его заглянуть в гости — посоветовать, что делать с бузиной, и отобрать сушеный розмарин и лимонный бальзам для мешочков с душистой травой. Руперт посоветовал ей к Рождеству изготовить штук сто таких мешочков и продать универмагам на Графтон Стрит — отличные будут подарки. Замечательная мысль, ответила Джуди, но ее куда больше волнует один маленький магазинчик — эти акулы и так получают массу прибыли.
Он поведал ей про жену одного политика, которая пришла к ним в контору и вежливо спросила, по какому адресу находится новая квартира ее мужа. Но все почему-то были в курсе, что квартира приобреталась не на средства семьи, и дама просто пыталась вызнать, что и как. Все, кто был в конторе, как один стали отвечать на вопросы уклончиво, и с каждым ответом напускали все больше тумана. В конце концов, дама пришла в ярость и, хлопнув дверью, удалилась. Они написали чрезвычайно тактичное письмо тому политику, намекнув, что гнездышко не обнаружено, однако, не исключено, что его возьмут в осаду.
— Вот дурочка, — сказала Джуди. — Пусть заведет хоть целый гарем, был бы счастлив.
— Ты бы такого не допустила, ты бы заставила с собой считаться, — восхищенно сказал Руперт.
— Не знаю. Двадцать лет назад я допустила, чтобы муж забрал у меня детей. Как видишь, я не заставила с собой считаться.
Руперт опешил. Джуди Хикки ни разу не упоминала о той невероятной истории, по поводу которой по городу ходили самые разные слухи. Он пытался выяснить у матери, но она сказала, что все подробности до конца никому не известны, и что отец Руперта, местный адвокат, тоже не знал, что и думать, потому что к его услугам не обратились, хотя он вел в городе все дела. Состоялось какое-то разбирательство в суде, шли какие-то переговоры, Джек Хикки вызывал адвоката из Дублина, чтобы оформить бумаги, а потом увез двух детей в Америку и больше не вернулся.
«Но кто-то наверняка знает, в чем дело», — не унимался Руперт.
Мать ответила, что каждый рассказывает по-своему, и версий больше, чем дней в году.
Джуди была замужем всего шесть лет, и еще двадцать прожила без мужа и детей, но фамилию менять не стала. Люди поговаривали — на случай, если вернутся дети. Некоторое время она ездила в город в семнадцати милях от Ратдуна и спрашивала в туристическом бюро, имеется ли у них списки всех приезжающих из Америки, или хотя бы списки туристов с детьми. Еще она ходила к остановке экскурсионных автобусов, которые иногда заезжали в Ратдун, и высматривала девятилетних мальчиков вместе с сестрами семи лет. Впрочем, все это было очень давно. Но если так, почему теперь она об этом вспомнила?
— Ты часто о них думаешь? — осторожно спросил Руперт. Она ответила так, словно всегда говорила о них. Так просто, будто рассказывала про чай с мятой.
— Часто и не очень, когда как. Наверное, теперь, если бы мы встретились, не знали бы, что друг другу сказать.
— А кем он работает? Или он уже на пенсии?
— Кто? Эндрю? Ему столько лет, сколько и тебе. Очень надеюсь, что он еще не на пенсии, — похоже, Джуди эта мысль позабавила.
— Нет, я о твоем муже. Я не знал, кто у тебя — сын или дочка. — Руперт почувствовал, что открыл дверь, которую так запросто не закроешь.
— И сын, и дочка — Эндрю и Джессика… Эндрю и Джессика.
— Красивые имена, — тупо сказал он.
— Да, красивые имена, мы их сто лет выбирали. Нет, я понятия не имею, работает ли Джек Хикки, или его тело валяется в какой-нибудь канаве, и полицейские ворочают его палками. Не знаю, нашел ли он работу в Калифорнии или сидел на шее у брата. Меня это не волновало. Честно, я и думать о нем не думала. Понимаю, может показаться, что во мне говорит дух противоречия — но как ни странно, я теперь едва помню, как он выглядел, а до этой самой минуты и не пыталась представить, какой он стал в старости. Наверное, потолстел. Чарли, его старший брат, душевный малый — видела его только на семейной фотографии, но помнится, был толстяком, и родители тоже.
Руперт на минуту умолк. Это жуткое равнодушие его потрясло. Можно понять ненависть или даже горечь, можно простить затаенную ярость или обиду. Но так говорят о человеке, о котором когда-то очень давно читали в газетах. Он умер или жив еще? Кто знает, кого это волнует? Теперь о других новостях.
— А дети… Эндрю и Джессика тебе пишут хоть изредка?
— Нет. Мы не должны общаться, так постановил суд.
Если ему суждено узнать правду, то сейчас или никогда. Руперт слегка наклонил голову и огляделся: может, кто-то подслушивает. Все в порядке: Ди крепко уснула, как-то странно изогнув шею, и эта жуткая Моррис тоже спит. Остальные сидят слишком далеко и, в любом случае, ничего не услышат.
— Суровое решение, — сказал он, забрасывая удочку.
— А на их взгляд, решение справедливое. Не забывай: когда-то люди считали, что вор, укравший овцу, вполне заслужил, чтобы его повесили.
— Тебя за это и судили? — улыбнулся он. — Ты украла овцу?
— Если бы все было так просто. Нет, я думала, ты знаешь, разве отец тебе не рассказывал? Я продавала наркотики — согласись, это похуже будет, — произнесла она с видом шкодницы. Не может быть, неужели она это всерьез. Он рассмеялся: