Лиловые люпины
Шрифт:
Тем временем Юркины руки быстро, вслепую, лихорадочно расстегнули его и мое пальто, и Юрка прижался ко мне крепко-крепко, грудью, животом, ногами. Это уже был не сдержанно, хоть и горячо текущий МОЙ, а костер, сноп, молнийная вспышка электросварки, на миг спаявшая нас за прикрытием распахнутых створок пальто. Я ощутила внизу Юркиного живота что-то твердое, упругое, не-подозреваемое, поняла, что это и есть источник и средоточие его МОЕГО, почувствовала, что и мой МОЙ берет начало где-то внизу моего тела, и одновременно мерцающе, смутно приблизилась к догадке, чего они все вчера искали на подкладке моего пальто, как всегда, значительно опережая
— Ну, что ты, что ты, что ты?.. Ты что, ты что?..
— Ничего, пока терплю, слатенький, — сурово отвечал он, и это, какое-то фабричное, окраинное словцо стало первым любовным словом моей жизни. Юрка взглянул на часы и так же подчеркнуто сурово, угрожающе и значительно добавил: — Но запомни: пятое марта, девять часов пятьдесят минут вечера.
ВЫШЛО ТАК, ЧТО ЭТИ ЦИФРЫ ЗАПОМНИЛИ НЕ МЫ ОДНИ, А ВСЯ СТРАНА.
Под сенью эвкабабов
Мы, Юкки и Никки, две лани заповедной королевской рощи, подобные двум бархатистым сгусткам быстроты и ужаса, мчались к родной чаще, чтобы укрыться от охотников под сенью бронзовотелых эвкабабов. По зеленому шелковому лугу мчались мы, и погоня летела за нами по пятам, и воистину страшна она была. И я, Никки, была ранена стрелою, и кровь мелкими рубинами отмечала мой след на изумрудной траве луга, и запах ее воодушевлял борзых, этих предательниц звериного рода в ошейниках из глубоких сапфиров цвета реки в ветреный день.
Много загадочного и неразумного рассказывали о нас остальные лесные звери планеты Лиолы. У них вызывало трепет и насмешки то, что нас нарочно взращивают под эвкабабами для королевских охот, и возмущало их, что мы это знаем и ждем своего часа. И они не могли нам простить, что мы познали человечий язык и странные имена всех тех неживых тканей, камней и металлов, которые нельзя есть, но которыми так охотно украшает себя Двор. И не подозревали звери, какой неслыханной чести мы удостоимся в тот час, когда нас пронзят копья высочайших особ королевской свиты, а может быть, и самих Короля и Королевы. И честь эта искупала для нас страх смерти, и час наш был близок, и мы различали за спиной бряцание августейшего оружия.
Впереди погони скакала прекрасная возлюбленная Короля, Элен Руо. Бела как молоко была шерсть коня, покорного наемника красавицы, и на сбруе его переливались, смешивая красное и бледно-зеленое сияние, бесчисленные гранаты и хризолиты, и копыта его, окрашенные киноварью, сверкали чеканным золотом подков.
Кожа Элен Руо тоже блистала на солнце, точно гладкий белок ее ослепительного глаза, в желтом, как янтарь северных морей, зрачке которого светилось удовольствие преследования. На груди ее как знак особой милости красовалась эмалевая миниатюра с портретом властелина Лиолы, скакавшего чуть позади фаворитки на вороном коне. Год уже истек с того времени, когда Элен начала безраздельно повелевать Королем, а стало быть, и всею Лиолой.
В кавалькаде, отставшей от этой пары, ехали два старших брата Элен, Артур и Марио, блистательные и хитроумные царедворцы в розовом бархате, затканном серебром. И велика была их власть над младшей сестрой, обретенная еще в детстве, длившаяся
Рядом с Артуром и Марио неслись на белых конях две иноземки, гостьи Короля Моника и Инесса. И были они не иноземки даже, но более того, инопланетянки. И все в эвкабабовой роще знали, что они прибыли прямо с неба, в необыкновенном летающем корабле. И Артур с Марио старались держаться ближе к гостьям, ибо любовь к ним поразила обоих братьев, едва они увидели таинственных юных дам при Дворе. И неотступно следовали братья фаворитки за Инессой и Моникой, и громко именовали их прекрасными и несравненными.
И воистину несравненными были иноземки, но прекрасны ли они, мы, лани, решить не могли. Глаз каждой из гостий странно раздваивался и размещался под темными ровными бровями по обе стороны переносицы, а не сиял во лбу над нею, как у красавиц Лиолы. И смело можно было сказать, что у Инессы и Моники по две брови и по два глаза и цвет их — цвет бирюзы, а не янтаря и нефрита, как у Элен или Королевы. И несказанную власть за несколько дней получили нездешние девушки над братьями, повелителями Элен, повелевавшей повелителем Лиолы.
Сзади всех ехала Королева, приятная женщина, казалось, кротко безразличная ко всему на свете. Может статься, Королеве, постоянно созерцающей возле супруга обольстительную фаворитку, и подобает такое кроткое безразличие, но в роще у нас было хорошо известно, что Королева бесконечно добра и милостива душой. И любовь ко всему живому мерцала в ее теплом зеленом глазу под тонкой черной бровью.
И рана тем временем истощила мои силы и лишила меня, Никки, быстроты. И я на бегу умоляла Юкки оставить меня и спасаться, но он отказался и побежал медленнее, вровень со мной, ибо мы с ним встретились совсем недавно, пасясь на границе нашей рощи и королевского сада, и полюбили друг друга крепкой любовью.
И Юкки желал умереть вместе со мной.
И погоня настигла нас, и две борзые Элен Руо, белая шерсть которых была испещрена черными пятнами, подобными узорам на моховом агате, прижали нас к могучему стволу эвкабаба, покрытого острой и твердой хвоей и усеянного сладчайшими крупными плодами, которые лиольцы считают более вкусными, чем ананас. И псы заливались грозным лаем, и кавалькада Короля остановилась над нами, и копье Элен Руо нависло над головой у меня, Никки. И сказала Королева, удерживая руку Элен:
— Да будет оставлена жизнь этим несчастным животным.
И чужеземка Моника поддержала Королеву:
— Да не убьет никто бедную загнанную тварь! Неужели вы не видите, Элен, какой смертный ужас таится в топазовом зрачке этой лани! Отведите копье, и она благословит вашу доброту!
И Артур, влюбленный в Монику, в угоду ей крикнул Элен:
— Сестра, ты не осмелишься на это!
И Марио, влюбленный в Инессу, обратился к ней:
— Несравненная, прекраснейшая, заступитесь и вы за прелестное это создание!
И отвечала ему Инесса, бережливо поправляя шлейф амазонки:
— На каждой планете свои законы, господин Марио. Я здесь чужая и не могу вмешиваться в дела Лиолы. Если по здешним законам лань надлежит убить и госпожа Руо сделает это, да отвернутся все, кому неприятно смотреть, как отворачиваюсь я!
И Юкки тихо-тихо шепнул мне:
— Прощай, милая Никки! Прощай, я пойду следом за тобой, и мы увидимся там, где не убивают и не отворачиваются…
И тогда сам Король взял за руку свою возлюбленную: