Линия красоты
Шрифт:
— Никогда не знаешь… — начал Уани и не договорил. Отвернувшись, он долго смотрел на тротуар, на уродливую бетонную ограду сада, на чей-то пристегнутый к забору велосипед. — Я тут подумал: наверное, оставлю тебе тот дом в Клеркенуэлле.
— О-о… — Ник быстро взглянул на него и отвернулся, не зная, что сказать.
— Конечно, не для того, чтобы ты там жил.
— Нет-нет, не в этом дело…
— Да и странно было бы вселяться в недоделанный дом.
Ник пару раз судорожно вздохнул и сказал:
—
Уани улыбнулся ему холодно и сухо. Пока Ник только слышал о его болезни от других, ему было легче — можно было говорить: «Боюсь, он умирает» или «Он на пороге смерти», не особенно вдумываясь в смысл этих слов, и вместе с ужасом и жалостью испытывать смутное и приятное сознание собственной значительности. Но сейчас, сидя рядом с Уани и разговаривая о завещании, он чувствовал себя униженным и от этого злился.
— Ладно, посмотрим, — сказал Уани. — Я думал, он тебе нравится.
— Мне просто трудно об этом думать, — сказал Ник.
— Ник, мне нужно разобраться со своими делами. В пятницу я встречаюсь с адвокатами.
— И что мне делать с этим домом в Клеркенуэлле? — угрюмо спросил Ник.
— Ты станешь домовладельцем, — объяснил Уани. — Там тридцать тысяч квадратных футов офисной площади. Наймешь управляющего, будешь сдавать дом в аренду и на эти доходы безбедно проживешь остаток жизни.
Ник не представлял, где ищут управляющих, но у Уани спрашивать не стал. Лучше спросит потом у Сэма Зимана. Слова «остаток жизни» больно поразили его сознанием, что Уани говорит о будущем, которого — он это знает точно — уже не увидит. И странно, что это одинокое будущее оказалось связано для Ника с офисным зданием вблизи Смитфилдского рынка. Ник терпеть не мог этот дом, его безвкусную и претенциозную архитектуру, и Уани об этом знал.
— А что будет с Мартиной? — спросил Ник.
— То же самое. Будет получать свое содержание, пока не выйдет замуж. А после замужества — большую сумму единовременно.
— А-а… — Ник с горечью подумал, что это мудро и справедливо, однако не мог не сказать: — Я не знал, что ты платишь ей содержание.
Уани одарил его улыбкой: когда-то — лукавая и чарующая, теперь она выглядела порочной.
— Не я, — ответил он. — Я думал, ты давно догадался. Мартине платит мама. Она ее наняла.
— Понятно… — проговорил Ник секунду спустя и снова взглянул на дом. Мать Уани уже исчезла из окна, кружевная занавеска была плотно задернута, блестящие черные двери заперты: этот дом не впускает в себя чужаков. — Неплохо придумано — нанять сыну подружку!
— Ради бога, — проговорил Уани, глядя в сторону, — она никогда не была моей подружкой.
— Нет, конечно нет, я понимаю…. — пробормотал Ник, мучительно краснея от собственной глупости и в то же время чувствуя странное и нелепое облегчение.
— Не вздумай проболтаться папе. Не стоит отнимать у него последнюю иллюзию.
Нику подумалось, что в «остатке жизни» он едва ли будет часто видеться с Бертраном. В это время черная дверь отворилась, на крыльце показались Моник и старая служанка, одетая в черное. Они стояли, не трогаясь с места.
— Тебя ждут, — тихо сказал Ник.
Уани бросил взгляд через улицу и устало прикрыл глаза, взмахнув длинными ресницами. Ресницы у него остались те же, и Ник на миг окунулся в воспоминания, но тут же выругал себя за эгоизм. Уани неловко завозился на сиденье в поисках трости.
— Как ты доберешься домой?
— Пешком дойду, — пожав плечами, ответил Ник. — Мне не помешает прогуляться.
Уани нашел свою трость и отворил дверь в холодный осенний день.
— Знаешь, я тебя очень люблю, — сказал Ник.
Он сам не знал, зачем это сказал — может быть, для того, чтобы загладить свою неблагодарность насчет дома, — но, едва эти слова слетели с его губ, понял, что говорит правду. Уани промолчал и не оглянулся — он никогда на это не отвечал, но Ник надеялся, что Уани тоже любит его и лишь из гордости или из стыдливости не хочет об этом говорить.
— Кстати, — сказал Уани, — должен тебя предупредить: у Джеральда неприятности.
— Что за неприятности? — спросил Ник.
— Я сам толком не знаю, но это как-то связано с продажей контрольного пакета «Федрэя» в прошлом году. Вроде бы при этом был какой-то мухлеж.
— Вот как? Это, наверное, Морис Типпер…
— Морис свою задницу прикрыл, не сомневайся. Да и с Джеральдом, я думаю, ничего не будет. Пошумят и успокоятся.
— Боже мой… — Ник сразу подумал о Рэйчел, затем о Кэтрин, необыкновенно веселой и беззаботной в последние несколько месяцев. — Откуда ты знаешь?
— Сэм Зиман рассказал.
— Понятно, — чувствуя легкий укол ревности, сказал Ник. — Надо ему позвонить.
Они вышли из машины, и Ник без особой охоты перешел вместе с Уани через дорогу. Он поцеловал руку Моник и объяснил, что Уани недавно вырвало; она выслушала, поджав губы, сумрачно кивая. Лицо у нее было бесстрастное и полное достоинства, но, когда она взяла сына под руку, оно вдруг озарилось неяркой улыбкой, словно, несмотря ни на что, Моник была счастлива, что сын с ней, что ей позволено охранять его и любить. Служанка подхватила Уани под другую руку, и вместе они поднялись на крыльцо. Тяжелая черная дверь захлопнулась за ними; с Ником никто не попрощался — о хороших манерах в этом доме уже не вспоминали.