Линия красоты
Шрифт:
— За что он там голосует? — спросила Кэтрин.
— Не знаю, милая… наверное, что-то важное.
— А позвонить ему нельзя?
— У него в кабинете никто не отвечает. Значит, он в палате или где-то еще во дворце, и мы до него добраться не можем.
— После голосования он сразу поедет сюда, — добавил Ник. Он знал, что у Пенни есть мобильный телефон, по которому можно найти Джеральда; но Рэйчел, должно быть, хотела избавить его от беспрерывной болтовни Кэтрин.
—
— Это когда одна компания покупает другую.
— Приобретает большинство акций, — добавил Ник. — И получает контроль над ней.
— А почему они говорят, что Джеральд не имел права продавать эти акции?
— Дело в том, — ответила Рэйчел осторожно и вкрадчиво, словно объясняла маленькому ребенку, откуда берутся дети, — что люди иногда не вполне честно сообщают о цене акций.
— Продают дороже, чем они стоят на самом деле?
— Именно.
— Или, наоборот, дешевле, — добавил Ник.
— Хм… — сказала Рэйчел.
— А как?
— Ну, я думаю, они… э-э…
— М-м… — подумав, сказал Ник.
И оба неуверенно заулыбались собственному невежеству.
— Это не то же самое, что «скупка по дешевке»? — спросила Кэтрин.
— Нет, — поколебавшись, твердо ответила Рэйчел.
— Потому что Морис Типпер этим занимается. Мне Тоби рассказывал. Покупают они, например, за бесценок старый дом, обдирают мраморную облицовку с каминов, а дом сносят.
— И все, кто там жил, оказываются на улице, — добавил Ник.
— Ага, — подтвердила Кэтрин.
— Говорят, Бэджер такое делал по всей Африке, — виновато поморщившись, сказала Рэйчел. — Не знаю, правда ли.
— А, Бэджер, — рассеянно проговорила Кэтрин. — Кстати, а где сейчас старина Бэджер?
— Он почти не бывает в Лондоне, — ответила Рэйчел, явно стараясь избежать вопроса о том, когда в последний раз с ним разговаривала.
— Я бы хотела с ним пообщаться.
— Пожалуйста.
— Вообще столько людей, с которыми я общалась раньше, вдруг куда-то пропали! Надо бы со всеми восстановить связь, — живо продолжала Кэтрин, презрительно морщась при воспоминании о себе прежней, легко теряющей связь с людьми.
— Я не уверена, что он ждет звонка… — начала Рэйчел.
— Кстати, я сегодня встретила Рассела.
— Правда? — напряженно спросила Рэйчел.
— Ты помнишь Рассела?
— Помню.
— И я помню, — сказал Ник.
— Он обо всех вас спрашивал.
— На твоем месте я бы с Расселом был поосторожнее, — заметил Ник и получил за это благодарный взгляд Рэйчел.
— Да ведь та история была раньше! — отмахнулась Кэтрин.
Немного погодя она сказала:
— Если Джеральд выйдет в отставку, вы сможете поехать со мной на Барбадос. И все у нас будет классно, как раньше, до того, как началась вся эта бодяга с парламентом.
— Очень мило с твоей стороны, — проговорила Рэйчел. — Только тебе не кажется, что в этом предложении больше одного «если»?
— Ах, мама, бассейн там огромный, размером с целое море! Если бы ты только видела!
— Нет, я уверена, что там очень хорошо.
— Может быть, именно это ему и нужно? Смена обстановки?
— Странные у тебя представления о том, что людям нужно, — сказала Рэйчел.
— Мама, ну давай посмотрим правде в глаза! Зачем ему эта несчастная зарплата парламентария?
— Ты, должно быть, забыла, что… твой отец стремится служить стране.
— Ладно, когда вернемся, пусть займется благотворительностью. Мне кажется, это куда полезнее, чем сокращать пособия и отнимать у людей социальные службы. Да мало ли что можно придумать! Основать, например, доверительный Фонд Джеральда Феддена. Знаешь, так часто бывает: когда что-то такое происходит, человек вдруг совершенно меняется. Осознает, что раньше жил неправильно, понимаешь?
— Что ж, посмотрим, — проговорила Рэйчел, складывая салфетку и поднимаясь из-за стола.
Ник и Кэтрин пошли в гостиную.
— Дорогой, поставь что-нибудь, — попросила Кэтрин.
— Я не уверен, что твоя мама…
— Ну, тогда что-нибудь тихое. Я ведь не прошу Штрауса. Ладно, сама выберу.
Она подошла к шкафу с грампластинками, присела, склонила голову набок, рассматривая надписи на конвертах. Наконец достала одну пластинку; игла опустилась, и Ник услышал шорох и потрескивание, словно горели дрова в камине.
— Сделай потише, милая.
— Ах ты… дядюшка Ник! — проворчала Кэтрин, но подчинилась.
Из динамиков послышались первые такты «Симфонических танцев» Рахманинова.
— Это тебе понравится! — сказала Кэтрин.
— Да, пожалуй, — сказал Ник, остро сознавая, что именно это ему сейчас слушать совсем не хочется.
— Чудесная музыка, правда? — спросила Кэтрин и, подняв руки, закружилась по комнате, словно по сцене.
Эту пьесу он обожал в старших классах и без конца слушал в свой первый оксфордский год, утверждая и углубляя неопределимую тоску — тоску; с которой, как теперь понимал, ему суждено как-то уживаться до конца жизни. Но теперь музыка казалась ему темной и зловещей, от нее что-то больно сжималось в груди. А Кэтрин, ничего не замечая, кружилась в бессознательном танце — совсем как сам Ник, тайком, в одиночку, в те дни, когда жизнь его висела на волоске улыбки Тоби.