Линия красоты

Холлингхёрст Алан

— Да, конечно, — пробормотал Ник, чувствуя, что лицо у него застыло, как маска.

Рэйчел молчала, стараясь совладать со своими чувствами: украдкой взглянув на нее, Ник заметил, что она снова часто моргает и набирает воздуху в грудь — однако дело ограничилось глубоким, тяжелым вздохом.

— Вчера ночью… — сказал Ник. — Я оставил ее с Джеральдом. Думал, это вполне безопасно.

— «Безопасно», — повторила она, — ну да. Начнем с того, что ей вообще не следовало там появляться.

— Клянусь вам, я не знал, куда она меня везет…

— Она никуда тебя не везла. Если помнишь, это ты ее вез. На этой своей кошмарной машине.

— Я…

— Извини, — сказала она

так, что Ник не понял, сожалеет ли она о сказанном или просто ставит точку в конце фразы. — Ты же знаешь, в каком она состоянии. Кто знает, что с ней может случиться, если у нее нет с собой либрия.

— Лития… — пробормотал Ник.

— Это вопрос ответственности, понимаешь? Мы всегда считали, что ты понимаешь свою ответственность перед ней — и перед нами, конечно.

— Да, да, разумеется! — растянув губы в жалкой улыбке, подтвердил Ник.

— Мы всегда считали, что ты, например, сразу сообщишь нам, если случится что-то серьезное. — По ее тону Ник все яснее понимал, что это не просто размолвка; что-то переменилось в их отношениях, и переменилось очень серьезно, так что едва ли возможно возвращение к старому. — Например, мы до сегодняшней ночи ничего не знали о том очень серьезном эпизоде, случившемся четыре года назад.

— Каком? — непонимающе спросил Ник. Больше всего его напугало слово «мы», означающее, что Джеральд солидарен с Рэйчел.

— Думаю, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. — В ее взгляде Ник читал отвращение, трудно выразимое словами. — Мы понятия не имели, что она пыталась… причинить себе вред, пока нас не было.

— Я не знаю, что вам рассказали. Но она ничего с собой не сделала. Просто попросила, чтобы я побыл с ней, я так и сделал, разумеется, и все прошло, уже через полчаса все прошло!

— Но ты ничего нам не сказал, — повторила бледная от гнева Рэйчел.

— Рэйчел, пожалуйста!.. Она не хотела вас расстраивать, не хотела портить вам праздник! — В памяти всплывали полузабытые отговорки и вместе с ними — мучительное ощущение собственной беспомощности и никчемности. — Мы погуляли вместе, хорошо поговорили… — Даже сейчас он слышал в собственном голосе блеющие нотки самодовольства.

— Да, она рассказала, как ты замечательно ее успокоил, — ответила Рэйчел. — Вчера ночью у Джеральда она такие дифирамбы тебе пела!

Ник смотрел в пол и на переплетение черно-золотых столбиков балюстрады. Внизу вдруг открылась дверь, послышался женский голос: «Пока, дорогой, увидимся!» — Дверь захлопнулась, и раздался дробный цокот каблучков.

Рэйчел не двигалась, и Ник на непослушных ногах сделал несколько шагов вниз по лестнице. Однако это была не Кэтрин. Перед ним стояла Айлин, «старая» секретарша Джеральда, в темном плаще и с черной сумкой в руках. Вид у нее был такой, словно она собиралась на вечеринку, но ошиблась адресом. Ник подумал: принарядилась для фотографов.

— Здравствуйте, Айлин, — сказал он.

— Я подумала, что мне стоит прийти, вдруг я смогу чем-нибудь помочь?

— Спасибо вам, — сказал Ник.

— Вы не беспокойтесь, я тут обо всем позабочусь!

— Отлично, отлично, — пробормотал Ник и вежливо улыбнулся.

Эту Айлин он видел всего несколько раз, но много о ней слышал: в семье постоянно подшучивали над ее безнадежной влюбленностью в Джеральда, и сам Джеральд иначе как со снисходительной усмешкой о ней не говорил. В то первое лето, память о котором теперь замарана и убита, эта Айлин казалась ему частью дома. А теперь, значит, она тут обо всем позаботится.

Она шагнула вперед и положила руку на тугой завиток перил.

— Я принесла «Стандард», — объявила она. Газету Айлин держала в другой руке, отведя ее за спину, словно прикрывая семью от новостей своим телом. — Боюсь, это вам не слишком понравится…

Она шагнула вперед, и Ник, словно марионетка на веревочках, начал спускаться ей навстречу. Он чувствовал, что должен принять на себя удар, направленный на Рэйчел. Айлин протянула ему газету: на первой полосе Ник увидел свое лицо, подумал: «Нет, на это я взгляну позже» — и поднял глаза к заголовку. Прочитал его раз, другой, ничего не понял и снова перевел взгляд на свою фотографию рядом с фотографией Уани. Для самой статьи почти не оставалось места. Заголовок гласил: «Сын пэра болен СПИДом!» — и Ник вдруг ощутил острую жалость к Бертрану. Ниже шел подзаголовок: «Гомосексуальная связь ведет в дом министра!» Что же это такое? Зачем они так пишут, что ничего нельзя понять? Вдруг показалось, что перила куда-то исчезли и пол рвется ему навстречу — должно быть, так бывает, когда падаешь в обморок; вот только Ник никуда не падал и сознание его оставалось ясным — блаженство забытья было ему не дано. Он нащупал перила и принялся читать статью, чувствуя, как с каждым словом все глубже вонзается в грудь и проворачивается там тяжелый острый кол.

(2)

— Черт возьми, Ник! — говорил на следующее утро Тоби.

Ник закусил губу:

— Знаю…

— Мне и в голову не приходило! Да и никому из нас… — Он отшвырнул на обеденный стол номер «Тудей» и откинулся на спинку кресла.

— Котенку — пришло, — ответил Ник, остро сознавая, что в последний раз использует свое право называть Кэтрин ласковым домашним прозвищем. — В прошлом году, во Франции, она обо всем догадалась.

Тоби бросил на него долгий тяжелый взгляд; Ник понял, что он вспоминает о том лете, о долгом дне у бассейна, о выпивке и совместной дреме на берегу.

— Уж мне-то мог бы сказать. Я думал, ты мне доверяешь! — Все верно: в тот день Тоби открыл Нику свой интимный секрет — и имел право ожидать взаимности. — Господи, двое моих лучших друзей!.. Я себя чувствую полным болваном!

— Дорогой, я с первого дня мечтал тебе рассказать… — Тоби только насупился в ответ. — Но Уани об этом и слышать не хотел. — Ник робко взглянул на старого друга. — Я знаю, люди очень обижаются, узнав, что от них что-то скрыли. Но это ведь не имеет никакого отношения к тому, нравится тебе человек или не нравится, доверяешь ему или нет. Раз есть секрет, его нельзя рассказывать. Не важно кому. Никому нельзя.

— Угу. А теперь это! — Тоби потянул к себе со стола выпуск «Сан». — «Гомосексуальные оргии в загородном доме парламентария»! — И гневно отшвырнул газету.

— Забавное же у них представление об оргиях, — проговорил Ник, надеясь хоть немного разрядить атмосферу.

— По-твоему, это забавно? — вскинулся Тоби и тут же обреченно покачал головой, словно говоря: «Подумать только — и я ему доверял!»

Он встал и отошел к дальнему концу стола. В гостиной царила сумрачная атмосфера тягучего и нескончаемого дня: сквозь щели в ставнях било солнце, и позолота настенных ламп отливала в его лучах красноватым светом. Тоби стоял, повернувшись спиной к портрету работы Ленбаха — своему прадедушке, кажется? — плотному буржуа в застегнутом на все пуговицы черном пиджаке. Ник, всегда зорко подмечавший семейное сходство, видел, что с годами Тоби становится все больше похож на своих предков. Сегодня на нем были темный костюм, синяя рубашка и красный галстук. Он собирался на деловую встречу и с Ником разговаривал тоже по-деловому и, казалось, разделял с прадедом уважение к очевидной важности бизнеса и презрительное изумление перед скандалами последней недели.