Линия разлома
Шрифт:
– Гришенька, не томи, – взмолилась Елизавета Васильевна, – ты узнал что-нибудь про Юрочку?
– Да, похоже, там, на зоне, встретил он Егора Пряхина, – Гриша встал, налил воды, выпил залпом стакан.
– Да как же он узнал Юрочку? – удивилась Короткова. – Он его никогда в глаза не видел!
– Зато он тебя узнал, когда ты приезжала к сыну два года назад, – ответил мужчина. – Вот такая коллизия, Васильевна.
Короткова побелела, язык куда-то провалился. Что угодно могла ожидать она от своего непутевого сына, но такое! «За что? За что? – проносились вихрем мысли в голове. –
И женщина, не выдержав, разрыдалась громко, в голос, причитая по-бабьи.
Правдин не утешал. Он сидел молча и ждал, когда она успокоится сама. Он знал больше, чем сказал. Но рассказать такое матери не мог.
Ублюдок Пряхин, узнав, что Коротков – его сын, рожденный той самой тварью, которая засадила его на первый срок, обозлился не на шутку. Себя виноватым он не считал. А вот Лизку проклинал всю жизнь. Значит, эта стерва сына родила? И всю свою ненависть он перенес на неповинного в этой ситуации Юрочку. Он опустил его, грубо, безжалостно. И все последующие годы отсидки издевался над собственным сыном, как мог, под улюлюканье сокамерников, которые тоже иногда были не прочь унизить парня.
А Юрочка, в свою очередь, во всем винил мать. Это она виновата, что оставила ребенка и обрекла его на страдания.
От Юрочки же подонок Пряхин узнал, что Лиза опять вернулась в Мохов. «Ну что же, значит, так тому и быть! Вернусь, устрою обоим, что мало не покажется!»
По роковой случайности, почти одновременно заканчивали отсидку отец и сын. С разницей в неделю.
Вот так и наступили наши дни.
Вернулся Юрочка. Чужой, злой, колючий. Велел матери молчать и не высовываться, иначе убьет. Иногда требовал от нее денег и водки. Не было денег – получала тумаки. Впрочем, как всегда.
Однажды, спустя неделю, Юра увидел в окно, как освободившийся Пряхин трясет за грудки его мать. Не выдержал, схватил топор. Подбежал и сзади нанес удар со всей дури. Потом еще и еще.
Короткова еле оттащила сына от тела папаши.
Вдвоем перетащили убитого подальше в посадку, засыпали листьями. Кровь во дворе забросали свежей землей. Топор спрятали в сарае.
На какое-то время Елизавета Васильевна успокоилась. Думала, убили окаянного, Юрочка придет в себя.
Но дальше было только хуже. Сын пил, не просыхая. В который раз зацепил опять на улице Ангелину, стал приставать, оскорблять. Она вырвалась, побежала домой. Он за ней. Тут она схватила топор, торчащий в колоде и рубанула им Короткова. Тот успел увернуться, удар прошел по касательной. Это его отрезвило немного. Он отстал от девушки и пошел домой.
А дома опять ненавистная, ох ненавистная, вечно ноющая материнская рожа!
– Ненавижу! – заорал с порога и накинулся на женщину. То ли алкоголь свихнул ему мозги, то ли пришло время сойти с ума от пережитого, только он накинулся на мать, разорвал одежду и начал ее насиловать.
Что было бы дальше, неизвестно. На счастье, зашел Правдин и стащил обезумевшего Юрочку с матери. Тот повращал безумными глазами какое-то время вокруг себя, потом обмяк, завалился на диван и захрапел.
Правдин помог несчастной женщине встать, дойти к умывальнику, переодеться.
– Спасибо, Гриша. Ты иди, – сказала она, на удивление,
После того, как сосед ушел, Елизавета Васильевна Короткова встала, накинула фуфайку и пошла в сарай. Из схрона достала топор, которым сын убил отца. Вернулась в дом. Юрочка спал, свернувшись калачиком, как в детстве. Она погладила его по голове.
– Прости, сынок, за все.
Не снимая фуфайки, замахнулась и несколько раз ударила по голове своего любимого Юрочку.
Он даже не вздрогнул.
Потом Короткова вернулась в сарай. Опять зачем-то спрятала топор, сняла фуфайку и бросила в угол.
Испугалась она потом, когда поняла, что Юры больше нет.
Испугалась, что ее арестуют, и придумала дурацкую историю про двух грабителей.
А пока она вернулась к Юрочке, лежащему в луже крови все таким же калачиком. Долго сидела рядом. Видимо, вся ее жизнь пронеслась перед глазами. Потом встала и позвонила в полицию.
10
Голубчиков оформил признательный протокол. Рита – протокол об изъятии вещдоков. Короткова все подписала.
«Что ж с тобой делать, Елизавета Васильевна?» – подумал он и, взяв всю ответственность на себя, сказал:
– Вот что. До суда вы остаетесь на подписке о невыезде. По первому требованию обязаны явиться в полицию.
– Хорошо. Спасибо. Не волнуйтесь. Кончать жизнь самоубийством не буду. То, что я пережила за 40 лет, – хуже самоубийства.
Потом еще пару дней собирали доказательную базу. Сняли отпечатки пальцев с орудия убийства, сравнили группы крови. Короткову обследовал врач и вынес заключение о систематических побоях и изнасиловании.
Вот и вся история. Можно поставить точку. За раскрытие двух убийств в двухдневный срок отдел получил благодарности и премии.
Суд принял во внимание непростые жизненные обстоятельства Елизаветы Васильевны, и с учетом того, что опасности для общества она не представляет, дал ей 2 года условно.
Только радости от раскрытия этого дела у майора Голубчикова не было.
– Понимаешь, Натка, – говорил он вечером жене, – есть уголовные дела, которые раскрыл и забыл. А есть такие, которые забыть трудно, которые смердят. Не могу привыкнуть. Ну как так получается? Ведь не чужие люди, а хуже врагов. Этих нелюдей даже с животными сравнивать нельзя, чтобы не обидеть. Откуда, скажи мне, в них столько ненависти друг к другу? Сатана вселился, что ли?
– Наверное, – жена ласково смотрела на мужа. – Знаешь, они, как падшие ангелы, тоже несут за что-то наказание.
– Налей-ка, Наталочка, мне стопочку. Слава Богу, с тобой мне повезло! – и опрокинув внутрь рюмку водки, крепко обнял и поцеловал ту, с которой делит горе и радости многие годы.
Часть 2. Контракт со смертью
1
Поздно вечером со склада моховского мебельного комбината отправлялась фура с партией мебели в г. Троицк. Дорога предстояла не дальняя. Соседний городок находился всего в ста пятидесяти километрах. Однако по правилам перевозок ехать должны два водителя.