Липовый лифт
Шрифт:
– Бик… – сказала Солнышко. Элемент «изумление» поразил даже младшую представительницу Бодлеров, и она, как Вайолет и Клаус, не могла найти слов, чтобы окончить предложение «Бика ядо», означавшее что-то вроде: «И какой же подлый план вы состряпали, чтобы украсть наше наследство?».
– Я вижу, вы тоже не очень свободно знаете английский, пожалуйста, – сказал Граф Олаф в той же манере. – А где ваши мама и папа? – спросил он.
– Мы не мама и не папа, – раздался голос Эсме, и дети еще раз испытали шок, когда открылась дверь и появились Скволоры. – Мы – законные опекуны,
– Ах! – воскликнул Граф Олаф, и даже невзирая на монокль, глаза его заблестели еще ярче, когда он смотрел на беспомощных Бодлеров. Дети чувствовали: будь эти глаза парой горящих спичек, они испепелили бы их дотла.
– Сироты нынче модные, – сказал Олаф.
– Кто-кто, а я-то уж знаю, что сироты в моде, – ответила Эсме, никак не отреагировав на неверную грамматику Олафа. – Они в такой моде, что впору выставить их на аукцион на следующей неделе. Аукцион – главная сенсация дня.
– Эсме, я просто в шоке! – воскликнул Джером. – Надеюсь, мы не собираемся выставлять наших детей на аукцион.
– Конечно нет. Выставлять детей противозаконно. Ну хорошо, Гюнтер, я хочу совершить с вами прогулку по всем нашим апартаментам. А ты, Джером, своди детей пообедать в кафе.
– Но мы даже еще не представили их вам, – сказал Джером. – Вайолет, Клаус и Солнышко. А это Гюнтер, тот самый аукционер, о котором мы с вами говорили. Гюнтер, прошу любить и жаловать новых членов нашей семьи.
– Я рад познакомиться с вами, пожалуйста, – ответил Гюнтер, протягивая свою костлявую лапу.
– Мы с вами встречались раньше, – сказала Вайолет, с радостью ощущая, что действие элемента «изумление» сходит на нет и она снова обретает мужество говорить все, что думает. – Мы встречались не один раз. Джером, Эсме, этот человек – обманщик. Он вовсе не Гюнтер и не аукционер. Это – Граф Олаф.
– Я не понимаю, пожалуйста, что говорит эта сирота, – сказал Олаф. – Пожалуйста, я не очень свободно знаю английский язык, пожалуйста.
– Это вранье, – перебил Олафа Клаус, чувствуя, как изумление уступает место смелости. – Вы превосходно говорите по-английски.
– Клаус, что с тобой? Ты меня удивляешь, – сказал Джером. – Тебе, такому начитанному человеку, следовало бы заметить, что Гюнтер допустил несколько грамматических ошибок в своей речи потому, что он иностранец.
– Уоран! – взвизгнула Солнышко.
– Моя сестра права, – вмешалась Вайолет. – Его неправильный английский – это часть маскировки. Пусть он снимет сапоги – и вы увидите татуировку, а если еще заставите его вынуть из глаза монокль и перестать гримасничать, то…
– Гюнтер – один из моднейших аукционеров мира, – раздраженно проговорила Эсме. – Он сам мне об этом сказал. И я не собираюсь в угоду вам заставлять его разуваться. А теперь обменяйтесь с Гюнтером рукопожатием и отправляйтесь обедать. С этой темой покончено.
– Он не Гюнтер, поверьте мне! – крикнул Клаус. – Он – Граф Олаф.
– Я не понимаю, что вы говорите, пожалуйста, – сказал Граф Олаф, пожав костлявыми плечами. – Эсме, как мы можем быть уверены, что этот человек действительно тот, за кого он себя выдает? – нерешительно
– Может быть, нам следовало бы прислушаться к тому, что говорю я? – Эсме ткнула себя в грудь пальцем с длиннющим ногтем. – Я, Эсме Джиджи Женевьева Скволор, шестой по важности городской финансовый советник, живу я в престижнейшем районе и к тому же несметно богата…
– Я все это знаю, дорогая, – сказал Джером. – Я ведь живу здесь же, с тобой.
– Но если ты хочешь продолжать жить здесь, со мной, ты будешь называть этого человека его настоящим именем. Все это относится и к вам, дети. Я, не жалея времени и затрат, покупаю вам потрясающие костюмы в полоску, а вы начинаете обвинять людей в том, что они обманщики.
– Все в порядке, пожалуйста, – умиротворяюще сказал Граф Олаф. – Дети явно смущены.
– Ничуть мы не смущены, Олаф, – отрезала Вайолет.
Эсме, повернувшись к Вайолет, смерила ее гневным взглядом:
– Ты и твои брат с сестрой будете называть этого человека Гюнтер, а иначе вы заставите меня очень и очень пожалеть о том, что я взяла вас в этот роскошный дом.
Вайолет взглянула на Клауса, а затем на Солнышко и мгновенно приняла решение. Всегда неприятно спорить с людьми, но иногда это полезно и необходимо. На днях, например, мне было и полезно, и необходимо вступить в разговор со студентом-медиком. Не одолжи мне он тогда свой глиссер, я и сейчас бы сидел в крошечной водонепроницаемой камере вместо того, чтобы сидеть на фабрике пишущих машинок и печатать эту горестную историю. Но все же Вайолет поняла, что спорить с Эсме бесполезно и бессмысленно, поскольку их опекунша уже составила свое собственное мнение о Гюнтере, и теперь, когда снова возник этот отъявленный негодяй, разумнее всего было бы покинуть пентхаус, а не торчать здесь и без конца пререкаться на тему о том, как величать Графа Олафа. Вайолет обреченно улыбнулась человеку, который принес столько бед в жизнь Бодлеров.
– Простите меня, Гюнтер, – сказала она, едва не задохнувшись от фальши собственных слов.
– Но, Вайолет… – попытался было возразить ей Клаус, однако Вайолет взглядом дала ему понять, что они обсудят все позже, когда поблизости не будет никого из взрослых.
Взгляда сестры было достаточно, чтобы Клаус все понял и поспешно сказал:
– Теперь все ясно. Мы просто принимали вас за другого человека, сэр.
Гюнтер поправил съехавший монокль.
– О'кей, пожалуйста! – сказал он.
– Как приятно, когда никто ни с кем не спорит, – добавил Джером. – Дети, собирайтесь. Мы идем обедать. Гюнтеру и Эсме предстоит составить план аукциона, а для этого в их распоряжении должна быть вся квартира.
– Мне нужна хотя бы минута, чтобы закатать рукава, – сказал Клаус. – Костюмы немного велики нам.
– Ну вот. Сначала вы жалуетесь, что Гюнтер – самозванец, а теперь недовольны костюмами, – сказала Эсме, вращая глазами. – Это показывает, что сироты одновременно могут быть модными и невоспитанными. Идемте, Гюнтер, я покажу вам остальную часть моих великолепных апартаментов.