Лирика Древнего Рима
Шрифт:
И, опершись на постель, ты мне сказала тогда:
35 «Ах, наконец-то замок на дверях соперницы гордой
К мягким подушкам моим снова тебя возвратил!
Где ты часы проводил лишь мне обещанной ночи,
И на закате светил томный откуда бредешь?
О, если б сам ты терпел такие же ночи, какие
40 Ты заставляешь терпеть вечно бедняжку твою!
Долго, усталая, сон прогоняла я пурпурной пряжей,
Или гасила печаль
Или же вновь я кляла в своем одиночестве тихом
Эти свиданья твои долгие на стороне.
45 Сон победил наконец, крылами коснувшись отрадно:
Он лишь один осушил горькие слезы мои».
Что восхваляешь ты, Басе,312 мне столько всяких красавиц?
Думаешь, я изменю милой моей госпоже?
Иль ты не в силах терпеть, чтоб судьбою мне данные годы,
Сколько бы ни было их, в рабстве привычном я жил?
5 Если б ты даже воспел Антиопу мне, дочку Никтея,
Иль Гермионы самой, дивной спартанки, красу,
Или красавиц иных, рожденных прославленным веком, —
Кинфия все же, поверь, славой затмила бы их;
Не говоря уж о том, что в сравненье с любою красоткой,
10 Даже при строгом суде, всех она их превзойдет.
Но не фигура ее довела меня, Басе, до безумья;
Большее есть, от чего сладко сходить мне с ума:
Ум благородный ее, совершенство в искусствах, а также
Грация неги живой, скрытая тканью одежд.
15 Хоть и стараешься ты уничтожить взаимную нежность,
Все ж мы обманем тебя, верность друг другу храня.
Это тебе не пройдет: красавица, страстью пылая,
Будет, как яростный враг, громко тебя поносить;
Не пригласит уж тебя, меня к тебе не отпустит
20 И не забудет вовек о преступленье твоем.
Примется в гневе чернить тебя красавицам всюду,
И ни единая дверь впредь уж не примет тебя.
В жалобах горьких своих никаких алтарей не забудет,
Всюду слезами она камень святой оросит.
25 Худшей беды для Кинфии нет, чем бога немилость,
Если он презрит ее и уничтожит любовь,
Главное, — если мою! Пусть вечно будет такою,
Пусть никогда мне не даст повода слезы пролить!
Желчный завистник ты мой, перестань наконец насмехаться
И не мешай нам идти вместе дорогой одной.
Что тебе нужно, глупец? На себе испытать мои муки?
Сам ты, несчастный,
5 Сам ты, несчастный, пойдешь сквозь огонь, незнакомый доселе,
Пить иссушающий яд всех фессалийских отрав.
Нет, не похожа она на других легкомысленных женщин:
Если рассердится вдруг, то уж пощады не жди.
Даже порою, твоим совсем не противясь желаньям,
10 Все же заставит тебя тысячи зол испытать.
Живо лишит тебя сна, — и глаза тебе затуманит:
Только она покорить диких способна мужей.
Ах, сколько раз ты придешь ко мне, отвергнутый ею, —
В тяжких рыданьях твоих гордые смолкнут слова.
15 Трепетный ужас тогда породят эти горькие слезы,
Страх безобразным клеймом запечатлеет лицо;
Что ни промолвишь — из уст лишь жалобы снова польются,
Жалкий, не будешь ты знать, где ты и кто ты такой.
Скоро почувствуешь ты, как тяжко у Кинфии в рабстве
20 И как ужасно уйти изгнанным прочь от нее.
Бледности хмурой моей изумляться ты перестанешь:
Полно дивиться тебе страшной моей худобе!
Знатность рода ничуть тебе в любви не поможет:
Изображеньям отцов не покорится Амур.
25 Если же ты хоть слегка провинишься пред Кинфией, — горе
Как запятнает молва громкое имя твое!
Где мне, внимая мольбам, тебе принести утешенье,
Раз я и сам не найду средства от собственных бед.
Оба несчастные мы, скорбя в одинаковой страсти,
30 Знаю, друг к другу на грудь плакать тогда прибежим.
Так не пытай же ты, Галл, что может Кинфия сделать:
Если на зов твой придет, — каяться будешь потом.
Адриатический вал не боюсь я с тобою прорезать,
Тулл, и пуститься в ладье вдаль по Эгейским волнам,
Вместе с тобой я готов на Рипейские горы взбираться,
Даже зайти за предел дальних Мемноновых стран.313
5 Но полонили меня объятия нежно любимой,
Страстные просьбы ее, лик, искаженный мольбой.
Ночи она напролет говорит мне о пламени сердца,
Плачет, что нет уж богов, если забыта она,
Если она — не моя, и тем угрожает в печали,
10 Чем все подруги грозят неблагодарным друзьям.
Я пред упреком ее не могу устоять ни минуты:
Горе тому, кто в любви может бесчувственным быть!
Разве так важно уж мне побывать в ученых Афинах