Лист на холсте, или Улиточьи рожки
Шрифт:
— Уж конечно, на вашу, — возразил Скаполи. — Она такая же ваша, как и моя!
— Вот об этом мы и хотим послушать, — негромко сказала Элоиза. — расскажите, пожалуйста. Вам ведь нужно выполнить задание, так? А сейчас это нереально. Но мы вместе можем подумать, что теперь делать.
— Госпожа де Шатийон говорит дело, я вам советую прислушаться, сын мой, — кивнул Варфоломей.
— А вам-то что в нашей картине? Вы тоже хотите её себе?
— А она, сын мой, знаешь ли, уже у меня, — усмехнулся Варфоломей, поглаживая пузо. — И в моей власти решать, что с ней будет дальше. Ты, наверное, даже и не представляешь, каким могущественным может быть реставратор. От той картины может вообще ничего не остаться, понимаешь? И тогда
— Да вы прямо заправский шантажист, святой отец, — восхитился Гаэтано.
— С кем поведёшься, — с достоинством ответил Варфоломей.
— Ладно, я расскажу. Вы ведь должны знать, что у вас в руках. Точнее, чего нет. Или есть — на самом деле не знает никто. Я тоже не знаю, если что. Но когда господин Мариано попросил меня узнать, через какой сомнительный фонд тайком продали изображение святого Себастьяно, то я очень удивился, что в деле вдруг появился кардинал д’Эпиналь. Он, вроде бы, никогда не был замешан ни в чём подобном.
— Более того, он и вправду не замешан ни в чём неподобающем, — веско сказал Варфоломей.
— Но очень хотелось бы понять, почему господин Мариано рекомендует к нам в штат ненадёжных людей, — заметила Элоиза.
— Да, меня тоже очень интересует этот вопрос, — раздумчиво проговорил Марни. — Придётся им заняться.
— Эй, не отвлекайтесь! Сейчас меня интересует картина, — сварливо сказал Варфоломей. — Давайте поступим так: я начну рассказывать историю, а наш гость дополнит те моменты, которые он явно знает, а я — нет. Итак, полтора месяца назад на реставрацию поступила картина. Она была куплена у, — он сверился с данными в папке, — некоего господина Лапьера, копии его удостоверения личности и ещё каких-то документов есть, разберётесь потом, — он, не глядя, кивнул в сторону Лодовико. — Купили картину в коллекцию музея, а деньги по воле дарителя поступили в благотворительный фонд, делами которого занимается сами знаете кто. Правда, там есть и другие сотрудники, у которых, в целом, с головой получше, и считать они умеют, и я не знаю, почему эти замечательные люди не присмотрелись повнимательнее к такой странной благотворительности. Но вопросы о благотворительном фонде предлагаю обсудить в другом месте и другой компанией. Сейчас нам важно то, что у нас есть картина, она находится в реставрационной мастерской, и, скорее всего, не выйдет оттуда в ближайшие несколько месяцев. А вот теперь, господин Скаполи, расскажите нам об этой картине.
Скаполи скривился.
— Ладно, что уж. Меня попросил разобраться в этой истории господин Мариано, он в самом деле ко мне уже обращался с некоторыми сомнительными вопросами, и мне удавалось их разрешать. Поэтому я не усомнился ни разу и ни в чём, когда он попросил узнать о купленной для музейной коллекции картине, он подозревал, что это подделка. Он рассказал мне историю картины — она около ста лет назад была куплена тогдашним банкиром Лораном. Он баловался коллекционированием живописи, и этот святой Себастьяно был самым ценным предметом в его коллекции. Старый пень на картину только что не молился, и в завещании написал, что оставляет-то её старшему сыну, но если сын не будет заботиться о ней надлежащим образом, то она отойдёт следующему по старшинству сыну и его детям. Описание надлежащих условий приложено к завещанию. А сыновей было четверо — не баран чихнул, сами понимаете. И у всех дети и прочие потомки. До сих пор четыре ветви семьи косо смотрят друг на друга, из-за этой картины в том числе. Господин Лоран, который нынешний владелец, подозревает, что картину подменили, у него в доме висит тщательно выполненная копия, а оригинал исчез. Господин Лоран выяснял, где и как можно было тайком продать картину, и в процессе поисков познакомился с господином Мариано. А господин Мариано обещал помочь. Мне поставили следующую задачу — узнать, попала ли картина к реставраторам кардинала д’Эпиналя, и что они про эту картину думают относительно её подлинности.
— А более простым способом это никак нельзя было сделать? — пробормотал озадаченный Марни. — Ну там прийти через главный вход, постучаться, представиться, попросить проводить к реставраторам и задать этот самый вопрос?
— Но я ведь до сих пор не знаю, что там с картиной. В смысле — настоящая она или нет. А вдруг вся комбинация была задумана для того, чтобы перепродать эту картину куда-нибудь ещё? После ваших реставраторов у неё будет безупречная репутация, что бы там с ней не происходило на самом деле!
— Сын мой, мне приятно то невольное уважение к моей работе, которое сквозит в каждом твоём слове, — кивнул Варфоломей. — Честно признаюсь — у меня не было повода присмотреться к этой картине подробнее, чем к любой другой. Но теперь я это сделаю. И сделаю намного тщательнее, чем делаю обычно. Приглашу частным образом пару дополнительных экспертов, кроме наших, пусть тоже посмотрят. Мне на это потребуется неделя. Быстрее не управлюсь.
— У тебя будет неделя, — кивнул Себастьен. — Но у меня есть ещё один вопрос: кто такая Эмма?
— А, Эмма. Это, так сказать, представитель заказчика. Молодая жена старого мужа. Лоран отправил её со мной как человека, который видел оригинал картины. Я не понял, почему она вчера сбежала в аэропорт, она должна была оставаться в Риме до конца недели.
— Ладно, разберёмся, — Себастьен встал. — Господин Скаполи, я приношу вам свои извинения, но я не могу сейчас отпустить вас наружу. Вы останетесь здесь, во дворце. За вами будут присматривать, но в целом, если вы не вытворите ничего неподобающего, вашу свободу ограничивать не будут. Исключений два — не покидать стен дворца и никаких средств связи с внешним миром.
— Боюсь, моё мнение не имеет сейчас веса, — пожал плечами Скаполи.
— Правильно.
— Но постойте, я должен сообщить о себе хотя бы господину Мариано!
— Обойдётся господин Мариано, — отрезал Себастьен. — И без вас, и без информации.
18. Мнения экспертов
Элоиза глянула на часы — без четверти девять. Вечера. А работы ещё не меньше, чем на час, голова уже не соображает совершенно, спать хочется со страшной силой. Тренировку она отменила, когда поняла, что иначе не успевает. По идее, таблицу и справку нужно было отослать вчера. Или хотя бы сегодня до обеда. Но вчера были погони и засады, потом бессонная ночь, к слову, повторить бы ещё, но спать-то всё равно хочется, потом игра в детектив, а потом оказалось, что ещё иногда и работать нужно. Причем дорогие сотрудники аккуратно и в срок сделали всё, что от них требовалось, Элоизе оставалось только завершить их работу.
Она уже некоторое время мечтала о чашке кофе, но подозревала, что эффект может оказаться обратным — она не проснётся, а наоборот, уснёт прямо за столом. Поэтому мечты оставались мечтами, а работа — работой.
Шаги в коридоре, шумы и шорохи, дверь отворилась, и появился Себастьен. Вот не было печали… То есть захотелось выскочить из-за стола и повиснуть у него на шее, но тогда она ничего сегодня не закончит, а её и без того уже ждут. И спать нужно иногда. Поэтому…
— Добрый вечер, монсеньор. Я ведь предупредила, что работаю, — она глянула на него поверх монитора.
Когда Элоиза поняла, что рабочий день закончился, а текущая задача — нет, то сразу же написала ему — тренировка отменяется, приезжать за ней не нужно.
— Понимаю, сердечко моё. Вам долго ещё? — спросил он.
— На час, наверное. Нет, ничего не получится, — она покачала головой. — Мне правда нужно закончить сегодня.
— Понимаю, — улыбнулся он. — Заканчивайте. Я не тороплюсь, — он подмигнул и вышел в приёмную.
Элоиза хотела было вернуться к своему файлу, но зазвонил телефон. Линни. Вот ещё, да что же такое сегодня! Ладно, уже оторвалась, можно ответить.