Листья коки
Шрифт:
Синчи забыл приказ, Синчи во весь голос сказал, и это было отзвуком его тревожных мыслей, внезапно мелькнувших в уме:
— Илкама из Котакампы.
— Кто? — спросил жрец, и на его мрачной физиономии выразилось явное удивление.
— Илкама из Котакампы, — повторил Синчи и вдруг пришел в себя. Голова прояснилась, рассеялся дурман коки, им овладел почти животный страх.
Что он натворил? Произнес не те слова, какие ему было велено произнести, назвал не то имя. И уже нет пути назад. Слова не вернешь. Свершилось.
Жрец, пожалуй, не заметил испуга гонца либо объяснил его себе по-иному,
— Кто? Тут нет такой девушки.
Синчи уже все было безразлично. Смерть может быть только один раз. Он запутывался все больше и больше, но теперь уже вполне сознательно.
— Это дева Солнца, о святейший. Она направляется сюда из самой Котакампы.
— Дева Солнца? О-о-о! — Жрец еще раз потрогал узелки кипу, слегка пожав плечами. — Эти — там в Куско — видно, очень уж опасаются гнева богов, если готовы принести такую жертву. Но это их дело. Если присылают сюда на заклание деву Солнца, пусть так и будет. Возможно, это даже и лучше. Если принести в жертву местную девушку, будет шум, кто знает, может быть, даже вспыхнет бунт. А так люди с интересом сбегутся поглядеть на зрелище, но это никого не тронет. А кроме того, наверняка кто-то там, при дворе, сводит какие-то счеты. Возможно, родич девки какой-либо недруг уильяк-уму. Ибо распоряжение — его. А с уильяк-уму приходится считаться. Поэтому он убьет ее со всеми надлежащими церемониями — и дело с концом.
Жрец обратился к бегуну:
— Ты откуда?
— Я со сторожевого поста, что на Урко, о святейший.
— Из Урко? Округ Кахатамбо? Как получилось, что ты несешь кипу правителя от самого Куско?
Пережитый страх прояснил сознание Синчи.
— Меня направил туда со срочным кипу главный ловчий.
— Ага, и теперь ты возвращаешься на свой сторожевой пункт?
— Нет, святейший! Я… я получил также вот это. — Он показал золотую бляху. Жрец внимательно пригляделся к ней, после чего поднял на Синчи бесстрастный, холодный взгляд. Видно, жрецы в столице придают огромное значение этим кипу, если даже вручили часки подобный знак. Это их дело, но хорошо будет оказать услугу уильяк-уму.
— Это дает тебе право просить обо всем, что ты захочешь. Ты, наверно, знаешь об этом? Ага, а какое распоряжение ты нес в Куско?
— Я уже не помню, о святейший, — смело ответил Синчи, хотя и задрожал под взглядом жреца. Так глядела на него большая змея, которую он встретил как-то в долине Уальяго.
— Хорошо. Повтори еще раз имя, которое ты назвал сейчас.
— Я уже не помню, о святейший, — сказал еще раз Синчи.
— Хорошо. Так и должно быть. Память часки, покуда он не повторит наказа, обязана быть словно каменная плита, на которую ваятель нанес рисунок. Но когда он передаст приказание, его память должна походить на песчаную отмель, омытую волной.
— Так меня учили, о святейший, — отозвался Синчи.
— Я знаю об этом. Горе часки, который помнит слишком много.
— Я уже ничего не помню, о святейший.
— Хорошо. Ты заслужил награду. Чего ты хочешь?
Синчи склонился в низком поклоне. Отвечал торопливо, словно заранее вынашивал эту просьбу, словно эта мысль не сейчас созрела в его голове.
— В уну Айякучо бог земли был разгневан и поколебал горы. Погибло много людей. Многие айлью будут пустовать. Я хотел бы… я хотел бы получить там дом и надел земли. Но сначала мне хотелось бы получить девушку. Из Кахатамбо. Ее зовут Иллья…
— Погоди! — Жрец был озадачен, почти потрясен скромностью его просьбы. — Хочешь быть простым крестьянином? Разве не лучше получить должность надсмотрщика над невольниками в рудниках или помощника главного ловчего или даже пойти в гвардию сына Солнца?
— Нет, о святейший. Я из крестьян, и для меня существует только земля. И Иллья тоже…
— Хорошо. Это легко сделать. Но не сейчас. Сюда прибывает сын Солнца, будет грандиозное празднество, потом начнется охота. После охоты приходи ко мне со своей Илльей. А сейчас отправляйся к главному ловчему Кахиду, который тебя посылал.
— В Силустани?
— Нет. Инка Кахид уже близко, в крепости Писак. Почему он так интересуется крепостями? Ты не слышал ли чего?
Синчи не выдал себя ни жестом, ни взглядом. Он отвечал быстро, почтительно, спокойно:
— Я не знаю, о святейший. Я провел главного ловчего через горы к Силустани, но он расспрашивал меня только о том, сколько народу выйдет загонять зверей с той стороны. Да, вот еще: ловчий Кахид интересовался, готов ли новый дворец для сапа-инки.
— Для какого сапа-инки? — вдруг спросил жрец, пытливо глядя на гонца.
Но Синчи отвечал по-прежнему спокойно:
— Но ведь на свете только один сын Солнца — сапа-инка Уаскар.
— Ну, ладно, иди, — уже нетерпеливо бросил жрец.
— Но… но, святейший, не мог бы я сбегать в Кахатамбо? Я бы обернулся за один день. И…
— Сейчас не время для этого. Ты должен отправляться в Писак! — гневно ответил жрец. — Твоя Иллья может подождать.
Синчи выходил из храма не торопясь. Вдали за озером виднелись вершины над Кахатамбо, уже подернутые фиолетовыми сумерками. За ночь он поспел бы туда. К Иллье. На сторожевом посту он предъявил бы свою золотую бляху, так же как и старейшине айлью…
Но жрец приказал ему отправляться в Писак, к ловчему. Этот жрец, кажется, способен читать мысли. Лучше бы он побыстрее забыл об Иллье. Поэтому безопаснее идти, куда он приказывает. Зачем возбуждать его гнев.
Пусть сперва здесь принесут в жертву эту девушку, эту деву Солнца, а потом забудут обо всем и займутся большой охотой.
После охоты Синчи предстанет перед Илльей. Но только после охоты.
Лишь на короткое мгновение представил он себе, что произошло. Спасая Иллью, он обрек на смерть деву Солнца Илкаму. Она идет из Котакампы, она уверена, что станет женой сына Солнца, но ее здесь ожидает смерть.
Он отогнал чувство жалости и тревогу, словно назойливую осу. Боги жаждут жертвы. Пусть же в жертву принесут Илкаму, из рода инков, лишь бы жила на свете его милая, простая девушка Иллья.
Глава пятнадцатая
«Уильяк-уму, верховному жрецу в Куско, докладывает Тапу из Юнии. Жертва принесена, как было приказано. Боги приняли ее благосклонно. Теперь готовится мумия, достойная поклонения».
Такое сообщение часки понесли на юг в тот день, когда Уаскар приказал начать большую охоту.