Литератор Писарев
Шрифт:
Только при этом условии реалист может воздействовать на общество, в котором живет. Что же он может, спросите вы, сделать для общества, помимо своей специальности? А вот что: воспитывать единомышленников. Грубо говоря — вербовать окружающих в реалисты. Пусть каждый человек, способный мыслить и желающий служить обществу, действует собственным примером и своим непосредственным влиянием в том самом кружке, в котором он живет постоянно. Учитесь сами и вовлекайте в сферу ваших умственных занятий братьев, сестер, родственников, товарищей, всех тех людей, которых вы знаете лично и которые питают к вашей особе доверие, сочувствие и уважение. Такая деятельность внутри собственного кружка многим покажется чрезвычайно скромною и даже мизерною, — этим-то она и хороша; меньше вызовет шуму, зубовного
А когда реалистов станет много… О, тогда жизнь пойдет уже другая. Общественное мнение, если оно действительно сильно и разумно, просачивается даже в те закрытые лаборатории, в которых приготовляются исторические события. Искусные химики, работающие в этих лабораториях, живут все-таки в обществе и незаметно для самих себя пропитываются теми идеями, которые носятся в воздухе. Иногда общественное мнение действует на историю открыто, механическим путем (можно ли сказать яснее?). Но, кроме того, оно действует еще химическим образом, давая незаметно то или другое направление мыслям самих руководителей. Ну а внутренняя сторона истории, то есть экономическая деятельность, почти вся целиком находится в руках общества. Разбудить общественное мнение и сформировать мыслящих руководителей народного труда (из тех же капиталистов!) — значит открыть трудящемуся большинству дорогу к широкому и плодотворному умственному развитию!
Уф! Как видите, задача поддается решению. Есть такие люди, такие книги, которые выучивают нас думать. Надо, чтоб таких людей и книг у нас было как можно больше. В этом альфа и омега общественного прогресса.
Осталось только выяснить, какие препятствия более всего мешают воспитанию реализма. Главных препятствий оказывается два: невежество и эстетика. Как бороться с невежеством, мы уже говорили. Популяризирование науки составляет, без малейшего преувеличения, самую важную, всемирную задачу нашего века. Хороший популяризатор, особенно у нас, в России, может принести обществу гораздо больше пользы, чем даровитый исследователь.
Что же касается до эстетики…
Видите ли, я был не прав, утверждая в «Очерках из истории труда», будто наука и искусство — занятия безвредные. Необходимо было сказать так: настоящая наука, настоящее искусство — полезны, а поддельные — безусловно вредны. В основание реалистического взгляда на эти вещи следует положить, думаю я теперь, мысль благородного мечтателя Пьера Леру. «С высшей точки зрения, — говорит он, — поэтами можно назвать тех людей, которые, из эпохи в эпоху, раскрывают перед нами страдания человечества, а мыслителями — тех людей, которые отыскивают средства облегчить и исцелить эти болезни».
Коротко и ясно, не правда ли? Поэт — или титан, потрясающий горы мирового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли. В первом случае он — Шекспир, Дант, Байрон, Гете, Гейне. Во втором случае он — г-н Фет.
(Или другой русский лирик, все равно. У нас в России замечательных поэтов нет, никогда не было, никогда не могло быть и, по всей вероятности, долго еще не будет. У нас были или зародыши поэтов, или пародии на поэта. Зародышами можно назвать Лермонтова, Гоголя, Полежаева, Крылова, Грибоедова; а к числу пародий я отношу Пушкина и Жуковского. Первые все-таки заслуживают нашего уважения, заслуживают именно тем, что не смогли развернуться: не ладили, значит, с действительностью, она им не нравилась, они — ей; какая была действительность — известно; стало быть, можно предположить, что они хотели и при благоприятных обстоятельствах сумели бы создать что-нибудь порядочное. Но о людях второй категории этого не скажешь. В произведениях этих людей нет никаких признаков болезненности или изуродованности. Им было весело, легко и хорошо жить на свете, и это обстоятельство, конечно, останется вечным пятном на их прославленных именах. Впрочем, нет, — не вечным, хотя Пушкина мы все еще не решаемся забыть, — вернее, боимся признаться самим себе, что мы его почти совсем забыли. О литературной деятельности великого Пушкина мы еще поговорим как-нибудь
На одного титана приходятся в литературе тьмы тем Лягушкиных и Козявкиных. Эти микроскопические существа не заслуживали бы даже упоминания, но как же быть, если на чтение производимой ими галиматьи отвлекаются силы честной молодежи?
А реализм — это строгая экономия умственных сил, это постоянное отрицание всех занятий, не приносящих пользы. У нас до сих пор всего какой-нибудь двугривенный умственного капитала, но мы, по нашему известному молодечеству, и этот несчастный двугривенный ставим ребром и расходуем безобразно. Нам строгая экономия еще необходимее, чем другим, действительно образованным народам, потому что мы, в сравнении с ними, нищие. Но чтобы соблюдать такую экономию, надо прежде всего уяснить себе до последней степени ясности, что полезно обществу и что бесполезно. Одно дело — читать Гейне, и совсем другое — г-на Полонского. Роман Диккенса, Теккерея — или хоть Тургенева — может многому научить, в то время как исторический роман — одно из самых бесполезных проявлений поэтического творчества, и Вальтер Скотт вместе с Купером — усыпители человечества.
Сон, рутина, привычка, безотчетность, эстетика — все это понятия равносильные. Чтение наших соотечественников не имеет цели; русский человек ничего не ищет в книге, ни о чем не спрашивает, ни к чему не желает прийти. Он уверяет себя, что читает серьезную книгу для пользы, — но ведь это только так говорится. Слово польза не вызывает в его уме никакого определенного представления, и в общем результате всякое чтение все-таки приводит за собою только истребление времени; а запоминается из прочитанной книги и нравится в ней исключительно то, что повеселило душу.
Значит, надо сделать так, чтобы русский человек, собирающийся вздремнуть или помечтать, постоянно слышал в ушах своих звуки резкого смеха, сделать так, чтобы русский человек сам принужден был смеяться над своими возвеличенными пигмеями, — это одна из самых важных задач современного реализма. — Вам нравится Пушкин? — Извольте, полюбуйтесь на вашего Пушкина. — Вы восхищаетесь «Демоном» Лермонтова? — Посмотрите, что это за бессмыслица. — Вы благоговеете перед Гегелем? — Попробуйте сначала понять его изречения. — Вам хочется уснуть под сенью «общих авторитетов поэзии и философии»? — Докажите сначала, что эти авторитеты существуют и на что-нибудь годятся.
Вот как надо поступать с человеком, который подает надежду сделаться реалистом, на которого еще рано окончательно махнуть рукой. С ним надо обращаться в точности по совету Базарова — помните: «Он читает Пушкина. Растолкуй ему, что это никуда не годится. Ведь он не мальчик: пора бросить эту ерунду. Дай ему что-нибудь дельное, хоть Бюхнерово „Stoff und Kraft“ на первый случай…»
Совет хорош, скажете вы, да будет ли успех? В книге Тургенева эти базаровские слова вместо большой пользы принесли крошечный вред, то есть на несколько дней произвели легкое неудовольствие между отцом и сыном; вскоре оно исчезло, и все пошло по-старому. Не то же ли выйдет и в жизни?
Вот чем и замечателен роман «Отцы и дети». Вот почему даже и теперь, даже после «Что делать?», Евгений Базаров остается моим любимцем. Герои Чернышевского (хотя навряд ли вы пропустите это имя, г-н цензор!), Лопухов и даже Рахметов, говорю я, поступают, может быть, рассудительнее, высказываются подробнее, и вообще в их реализме сильнее выступает положительная сторона. Зато они и живут благополучнее, поскольку автор перезнакомил их между собою, окружил верными друзьями и любящими женщинами, дал им возможность быть понимаемыми с полуслова, дал твердую надежду на сочувствие и помощь, благодаря которым и преодолеваются в романе различные препятствия (между нами говоря — слишком легко). Это правильно, это так и нужно, чтобы читатель мог наглядно представить, как привлекательна жизнь, основанная на разумных отношениях между людьми. Но в действительности-то она пока что устроена совсем по-другому. В действительности-то пока что, сегодня, сейчас по всей России, из конца в конец, в каждом доме идут сцены из «Отцов и детей». И в каждой такой сцене Базаров действует в одиночку.