Литература 2.0

Чанцев Александр Владимирович

Героиня/герой стихотворения определяет свой пол следующим образом: «с ней я был немножечко мальчиком, а она была девочкой, думающей, что я девочка», — однако речь здесь скорее идет отнюдь не о «смещении полов», как у Дебрянской, а, в первую очередь, о бытийных (а не бытовых!) злоключениях «я». Фрустрация и трагичность рождаются не извне, не из-за внешних условий, как у Дебрянской (которая скорее свидетельствует о том, как трудно осознать себя лесбиянкой и быть ею в этом мире), а изнутри: жить в обществе вполне можно, но жизнь сама по себе трагична. Не важно, какой — гомо- или гетеросексуальной — любви требует тело («самые страшные войны — войны личные, / в них не бывает чинов и героев»), потому что «я» теряет любые, даже гендерные, ориентиры, чтобы в итоге просто прийти к осознанию экзистенциальной ситуации — «научиться проигрывать». И, возможно, дело тут вовсе не в гендерных играх, а в некоторых универсальных свойствах человека и поэзии: «…поэзия добивается универсальности, смешивая гендер. Чтобы добиться транссексуальной привлекательности, искусство изначально должно быть бисексуальным» [577] .

577

Палья К. Цит. соч. С. 318.

Кроме того, можно говорить если не об определенном направлении, в которое вписывают себя все вышеперечисленные поэтессы, включая Гейде и Юлию Стениловскую (совместные поэтические чтения, публикации в одних сборниках, разделы на сайте Мосеевой со стихами Афанасьевой, размещение стихов друг друга на одной странице в «Живом журнале»), то о ясно осознаваемом ими родстве собственных поэтик, что декларируется не только на уровне интертекстуальных заимствований, но и на формальном уровне — эпиграф у Мосеевой из Стениловской («Сон Дейнеки»), посвящение стихотворения Мосеевой «Город» — «Марьяне Гейде от сына»…

Характерны для творчества этих авторов и отсылки к поэтике Александра Анашевича — вообще самого гендерно рефлексирующего автора поколения 1990-х. Эти апелляции находят выражение в виде прямых цитат из него у Мосеевой и ощутимом его влиянии у Афанасьевой и Стениловской (в том числе и в характере звукописи, ритмики, рифмовки). Так, читая вышеприведенное стихотворение Афанасьевой о снятии трех платьев и итоговой тотальной обнаженности героя, нельзя не вспомнить «Саломию после разговора» из цикла Анашевича «Все в белых платьях»:

Мне давно говорили: душа его здесь проходила, принесла сто болезней (не было никогда в городе такого карантина), отзывалась на чужое имя, называла себя в мужском роде, представала в облике девственницы и ведьмы, раздевалась при всем народе. Я просила: «Возьми всех моих подруг, они платья сложили у ног. Возьми и этот ситцевый прах. Пусть спят на земле, держат слова во рту. Тот, у кого медный рог, чует их за версту, он хочет их, во сне засасывает в свою бездну, в мерцающую пустоту» [578] .

578

Анашевич А. Столько ловушек. М.: АРГО-Риск, 1997. Цит. по републикации в Интернете: http://www.vavilon.ru/texts/anash1-3.html"10.

О том, что новейшие женские, а также специфически лесбийские дискурсы в поэзии испытали сильное влияние Анашевича, говорит и тот факт, что у него еще в достаточно давно написанных стихах присутствуют те же темы, что развивают сейчас авторы «лесбийского» направления, — прежде всего, «смещение пола» лирического героя. И в данном случае важнее даже не столько буквальное трансформирование тела/пола лирического героя, стихи, написанные от лица женщины и адресованные другой женщине («Письмо к Соне Б., которая уехала и не вернулась»), или стихи к мужчине от мужского лица, сколько очень большой процент стихов от имени женщины и ярко выраженная феминная интонация.

Интересно и значимо для рассматриваемого дискурса то, как соотносятся в стихотворениях Анашевича тема «смещения пола» и мотив преображения души. В его стихотворениях из книг «Столько ловушек» и «Неприятное кино» (М.: ОГИ, 2001) мы во множестве можем наблюдать примеры преображения тела: «а под утро проклюнулся из левого соска зеленый сочный лист», «март — женщина с цветком на лобке» («Другая половина марта»), «на левой щеке у нее кувшинка цвела» («Цветочек Изольда») и т. д.

у меня нет уже ни яичников, ни мозжечка, ни селезенки нету глаза, берцовой кости, ушной перепонки полумертвая стою, вся в зеленке кто меня, павлов, спасет из этой воронки я собака, павлов, собака, собака Павлова не анна Павлова, не вера Павлова, не павлик морозов <…> выпусти, дай мне под зад коленом только очень нежно, любя, понарошку чтобы я бежала бежала, летела словно на крыльях между машин, на свободу, на свалку, в иное пространство ты научил меня, Павлов, любоваться всем этим миром таким волшебным, бескрайним, прекрасным. (А. Анашевич. «Собака Павлова») [579]

579

См. в Интернете: http://www.vavilon.ru/texts/anashevich2.html"2.

8

Пример сознательного выстраивания и акцентирования «гей-тематики», трагедийно осмысляемой и подаваемой с нескрываемой агрессивностью, мы можем наблюдать в книге «Voila: антология жанра» еще одной финалистки «Дебюта» (2001) Гилы Лоран, до недавнего времени публиковавшейся под именем Галины Зелениной и никогда, кажется, не скрывавшей лесбийской направленности своего творчества — как поэтического (книга стихов в рамках коллективного проекта «Ж», в котором свои стихи, адресованные женщине, представляли трое юношей-поэтов и одна девушка — Зеленина [580] ), так и теоретического — в той его части, которая относится к современной культуре (упоминавшаяся выше статья о «розовой» литературе в Рунете).

580

Зеленина Г. Ж // Анкудинов М., Винник Н., Горелик М., Зеленина Г. Ж. М.: АРГО-Риск, 2000.

Если вспомнить традицию поэтических вечеров столичного клуба «ПирОГИ» «Полюса», когда читать свои стихи координаторы приглашают поэтов с заведомо «разнополярной» поэтикой, представителей разнесенных по крайним сторонам поэтического спектра традиций, то в таком контексте Гилу Лоран легко можно было бы представить выступающей «против» Яшки Казановы. Стихи Лоран отличает нарочитая антилиричность, профанность вносимого ею в стихи «сора»:

только крысы подземные суки им до нас никакого дела рельс один, он весь в чем-то белом пытка здесь, третья дверь налево перед ней надо вымыть руки умывальник висит на гвозде все остальное в Пизде только крысы подземные суки («Гарри Поттер и метрофис»)

Стихотворениям Гилы Лоран свойственно отрефлектированное использование «отголосков предшествующих… древних традиций» [581] , то есть интертекстуальности [582] . Специфической чертой книги, отсылающей нас к нарративу Дебрянской, становится ее агрессивность, что дало основание критикам говорить об «агрессивной сексуальности» и даже о «редчайших в отечественной поэзии образцах откровенного мачизма» [583] . Этот «мачизм» [584] имеет откровенно гендерную природу: здесь, кажется, уже речь идет не о простом смещении полов, смутном, зачастую латентном, возникающем в результате фрустраций и фантазий, как у Дебрянской, а о сознательном «выборе пола», гендерной позиции. Происходит откровенно феминистское сбрасывание «с корабля современности» мужчин (мужики, «потные и хмурые», явно мало на что годятся) и их замещение: «выращу себе я птицу пенис», решает героиня (стихотворение «Выращу себе я птицу пенис…»). Ей можно поверить, поскольку уже в стихотворении «Осень», хоть и написанном от мужского лица, происходит физиологическое «чудо» — «наутро вырос второй хуй» (кажется, это сознательная цитата из известного анекдота). Ср. это стихотворение со строчками американской писательницы Триши Уорден:

581

Стравинский И. Диалоги. Л.: Музыка, 1971. С. 249.

582

См. разбор некоторых аллюзий в рецензиях на эту книгу: Левингарт Д. Пальба по зеркалам; Штыпель А. Нате? // НЛО. 2004. № 68 (статья Д. Левингарта опубликована только в интернет-версии журнала).

583

Давыдов Д. Предисловие к «дебютовскому» сборнику «Анатомия ангела» (М.: ОГИ, 2002); Он же. Барышня и хулиган // Книжное обозрение. 2004. 2 августа .

584

Пример агрессивной феминной сексуальности мы встречаем в романе «Открытие удочки» Анны Козловой (Шаргуновой) — выраженную в нем идеологию Лев Данилкин даже обозвал «бабьим фашизмом» (Данилкин Л. [Рец. на кн.: Козлова А. Плакса. М., 2005] // Афиша. 2005. 9 февраля ). Впрочем, в случае Козловой все это отчасти вторично как в художественном плане (яростной мизантропией и обилием нецензурной лексики сейчас вряд ли кого-нибудь удивишь), так и в плане скандализирования общественности. Персонажи, шаржированно изображающие реальных деятелей московской литературной тусовки, а также распространявшиеся до выхода книги слухи о том, что тираж якобы «пущен под нож» по инициативе одного из учредителей издательства «СовА», — все это сильно напоминает такие акции мужа Анны, писателя и политического деятеля Сергея Шаргунова, как публично объявленная передача премии «Дебют» на нужды Эдуарда Лимонова и нарочито эпатажные полемические статьи. О «раскрутке» Козловой см. в интервью генерального директора издательства «СовА» Владимира Яковлева, данном Марии Гавриловой: http://www.km.ru/magazin/view.asp?id=%7B554DD3E4-07ВА4В9Е-9953-1548C76A9CE1%7D.

жаль, что у меня нет хуя ее выебать, но я знаю, что он и не нужен, ибо сую три пальца ей в пизду и раскачиваю ее в такт стонам, но хуя все равно хочется <…> говорю ей, что, если б у меня был хуй, я б выебла ее так — так хорошо, как ни один мужчина бы не смог <…> я стягиваю с себя штаны и пытаюсь войти в нее тем, что считаю своим пенисом. [585]

585

Уорден Т. Смерть наследственна / Пер. с англ. М. Немцова. М.: Эксмо, 2004. С. 311.