Литература мятежного века
Шрифт:
VI
О вполне правдоподобной истории перевоплощения Попцова в героя современного романа.
Минуло несколько лет. На дворе стоял февраль 1999 года. Я только что возвратился из-за рубежа, где, в частности, был невольным свидетелем, как проталкивали показ фильма пращура постельничего царя Михаила Романова, Никиты Петухова-Замоскворецкого. Представляют дело так, будто у нас до этого постельничего была пустыня в кино. Стыдно! Да и я хорош, если посмотреть со стороны: нанюхался западного духа, подогреваемого солидной валютной выручкой, и пыжусь, как индюк.
Я медленно шел по Тверской, напевая мелодию из фильма "Я шагаю по Москве". Первопрестольная
В подземном переходе меня кто-то легонько тронул за плечо. Я оглянулся: передо мной, ежась от холода, стоял высокий человек в больших темных очках. Что-то знакомое сквозило в его фигуре.
– Никак не узнаете?
– прозвучал хриплый голос.
– Доктор! Вы ли это! И зачем такой маскарад: небрит легкое пальтишко, без перчаток в такой мороз.
Он грустно улыбнулся, устремив взгляд в полуоткрытую дверь "Столичного".
– Зайдем?
– спросил я.
Доктор робко двинулся с места, но, встретив грозный оскал швейцара, остановился. 10 долларов мгновенно превратили верзилу в блеющего ягненка, и через несколько минут к нашему столику спешил улыбающийся официант.
Печальную историю поведал мой спутник. Сейчас он не удел. "В этом безумном мире нет места не изменившему клятве Гиппократа", - сказал он.
– А как ваши пациенты?
Он опустил глаза и безнадежно махнул рукой:
– Я - банкрот. Здание кто-то приватизировал, а мои подопечные разбрелись кто куда - в ОМОН, в президентские структуры, а наиболее талантливые, которые вот-вот могли бы возвратиться к нормальной жизни, сами догадываетесь - спились... Помните, диспут по книге "Хроника времен "царя Бориса"", этого...
– Он скрипнул зубами., и подразумеваемое слово не было произнесено.
– Да и вы хороши, - продолжал он, ожесточаясь.
– Приволокли это сочинение, я прочитал, в чем-то даже засомневался, а ведь все это развесистая клюква... Да, да - ложь. Мои дорогие пациенты сразу раскусили суть этого... "царского" холуя, простите, хроникера.
Он влил в себя фужер водки и трясущимися руками стал развертывать газету, в которой оказалась книга.
– Теперь ваш "обустроитель России" - сколько их наплодилось!
– стал одним из героев романа Александра Кротова "Хроника параллельного мира". Вот полюбуйтесь.
– Он отыскал нужную страницу и прочитал: - Некто Попцов затаривался привезенной из Закавказья бормотухой... Тут-то и тронуло его за рукав чудо-юдо в черном плаще...
– Ты так и не понял до сих пор, что я призрак?
– Датского короля, что ли? Врешь, рогатый, призраки не пьют портвейна, - прошептал Попцов помертвевшими губами и положил крест, уже не видя ничего, на голубое неоновое пятно.
Призрак, однако, не исчез, а только как было почернел.
– Знаешь, почему я не исчез?.. Веры в тебе нет - поэтому ты мой раб навеки...
"А что, - подумал я, - во всем этом есть своя сермяжная правда". И впервые за последние
3. Поборники антиисторизма и антихудожественности
Выше отмечалось, что последнее десятилетие нанесло мощный удар по духовной культуре. В художественной сфере продолжается процесс отхода от литературы как искусства слова и глубокого мышления. Это связано не только с проблемами мастерства, но и с утратой высоких идеалов, нечеткости и размытости мировоззренческих принципов. При определенных условиях, когда в обществе зреют гроздья всеобщего кризиса, сочинители подобного толка становятся объектом повышенного внимания читательской публики. Можно утверждать, что в переходные эпохи подобные увлечения нередки и вполне закономерны.
Чтобы понять их природу, остановимся на романе Анатолия Рыбакова "Дети Арбата" (1987 г.). Это, пожалуй, наиболее нашумевшее, можно сказать, модное сочинение конца восьмидесятых годов. Вслед за журнальной публикацией он вышел отдельным изданием здесь и за рубежом. Литературные либералы дружным хором провозгласили роман "общественным событием", "литературным явлением года" и прочее. Некто Ст. Лесневский опубликовал в "Литгазете" списочек критиков-защитников Рыбакова, которые, мол, выразили свою "народную душу и народное настроение", а остальных приструнил на свой лад: "То как люди реагируют на отношение к роману А. Рыбакова и то, что они считают всякое выступление против него каким-то покушением на правду (...) говорит о нравственном здоровье общества: люди защищают то, что кажется им правдой, что кажется им очищением".
К корифеям критического цеха мы еще вернемся, а сейчас продолжим разговор о романе Рыбакова. В интервью, беседах и ответах на письма он, поначалу растерявшийся от неожиданного успеха, теперь начал важничать и набивать себе цену. Ранее, говорил он, "я не мог еще взяться за такую сложную эпическую вещь, я не был готов, не одолел бы..." Но "постепенно сил прибавлялось и произошло редкостное совпадение: мои личные возможности пришлись, совпали по времени с общественными, открывшимися после ХХ съезда партии". Проще говоря, политическая конъюнктура вознесла его на вершину Парнаса, и закружилась голова, вследствие чего он решил, что по его роману можно изучать чуть ли не всю советскую историю. А что - один философ чистосердечно признался, будто из произведений Бальзака узнал больше, чем из трудов экономистов, историков, социологов, вместе взятых. Чем он хуже в этом плане, решил Рыбаков, поставив себя в один ряд с классиками.
Быть может поэтому, отвечая на вопросы о документальной основе произведения, роли и границах фантазии, кряхтел, острил и ехидничал: "Не сравнивая свою работу с гениальным пушкинским творением, хочу спросить: а какими стенограммами располагал Пушкин, когда писал "Бориса Годунова"? Где взял доказательства, что царь произносил именно эти слова: "... и мальчики кровавые в глазах"?" Слава Богу, что не стал сравнивать свой роман с пушкинскими вещами, а продолжал обрушивать на нас потрясающего невежества вопросы: "А "Капитанская дочка", написанная через несколько десятилетий после происшедших событий? Располагал ли Пушкин свидетельствами, что поручик Гринев подарил Пугачеву заячий тулупчик?" и т.д. Бедные любители изящной словесности, сбитые с ног заячьим тулупчиком, вряд ли решается впредь задавать вопросы писателям.